Заслуженный деятель науки РФ, доктор медицинских наук, профессор Б.Э. Малюгин
— Как Вы оцениваете современное состояние науки? Какие радикальные изменения необходимо провести, чтобы изменилось отношение общества к науке и образованию, чтобы изменился статус ученых?
— Я бы разделил свои комментарии в отношении науки и образования, хотя они тесно взаимосвязаны.
Что касается развития науки. Не хочу поминать недобрым словом прошедшие времена, хотя они и были крайне сложными для российской науки. Думаю сейчас более уместно обсудить современное состояние проблемы. Так, в недавнем документе «Стратегия развития медицинской науки в РФ на период до 2025 года» одной из задач ставится «...возвращение России в число мировых научных держав...» Сама постановка задачи четко задает не только вектор дальнейшего движения, но также и объективно определяет местоположение объекта в современной системе научных координат. Известно, что по числу ученых Россия занимает 4-е место в мире (после Китая, США и Японии), по числу научных публикаций – уже 15-18 места, а по числу цитирований этих публикаций – и вовсе выходит далеко за пределы двадцатки лидеров.
Нас долгое время не очень волновали такие показатели оценки научной активности, как импакт-факторы журналов, в которых опубликованы научные работы, индексы Хирша авторов и ряд других, не менее важных, показателей. А ведь это общепризнанные стандарты оценки ученых во всем мире.
Требуется объективный анализ современной российской офтальмологической науки, четкая оценка ее местоположения в системе международных научных координат. Прежде всего, это необходимо нам самим для того, чтобы двигаться вперед. Ведь в России есть великолепные научные школы, масса ярких и выдающихся ученых. Именно им мы обязаны тем, что отечественная наука сохранилась, но ведь это, скорее, локальные явления, а не система. На сегодняшний день, очевидно, что дальнейшее движение невозможно без комплексных и системных решений, при этом роль государства первостепенна.
Очень важна экономическая составляющая вопроса. Для того чтобы ученый спокойно работал, а не занимался выживанием, зарабатывая на кусок хлеба, он должен иметь достаточный уровень материального обеспечения. В противном случае, и в клинической науке мы это видим особенно отчетливо, молодые ученые уходят в практику тотчас же, как только защитят диссертацию. По сути, наша наука во многом превратилась в фабрику по защите диссертационных работ. Такую тенденцию невозможно будет переломить, если мы не предложим молодежи на выходе не только ученую степень, но и дальнейшую интересную работу, а также достойную зарплату и хорошие перспективы роста.
Что же касается образования, то считаю, что, безусловно, назрела необходимость в переменах. Некоторые из них уже в ходу, в частности, активно ведется работа по изменению программ подготовки в ординатуре. По некоторым медицинским специальностям срок обучения увеличился с 2-х до 3-4-х лет, что соответствует международным стандартам; начинает работать модульная система образования.
Однако в офтальмологии этого пока что нет, российские специалисты, проучившиеся в ординатуре 2 года, при выезде за рубеж, например, для стажировки, сталкиваются с проблемой подтверждения диплома. С формальной точки зрения наши врачи выглядят «недоучившимися», хотя при этом могут быть на голову выше своих зарубежных коллег. Этот диссонанс необходимо устранить.
Синхронизация системы образования чрезвычайно важна. Сегодня люди мобильны, что является важным аспектом с точки зрения развития экономики, общества. Мы должны посылать своих специалистов для получения знаний и стажировок за рубеж, мы также должны приглашать к нам ведущих специалистов для чтения лекций и обмена опытом. Широкий обмен научной информацией, ее быстрое, практически мгновенное распространение – неотъемлемые компоненты современного научного процесса.
— Недавно в одной статье я прочитала следующее, цитирую «…большинство действительно полезных публикаций рождаются все-таки за рубежом, а копии, которые публикуются в нашей стране, являются калькой того, что уже сделано на Западе (Востоке, Юге — выбирайте, что Вам больше нравится). Немногочисленные, действительно оригинальные российские работы — наперечет». Как Вы можете прокомментировать подобное высказывание?
— Доля правды в этих словах, безусловно, есть, но, подчеркиваю, только доля. В российской офтальмологии рождаются яркие, оригинальные идеи. При этом существует проблема публикации в серьезных международных рейтинговых журналах. Чтобы опубликовать работу в зарубежном издании, необходимо соблюсти ряд условий. Во-первых, тема работы должна быть оригинальна и современна. Во-вторых, должен быть адекватный методологический уровень выполнения с использованием современного оборудования и подходов. В третьих, проблема языкового барьера. Однако простое знание языка и даже высокий уровень владения им – этого явно недостаточно, необходимо блестящее знание специфического языка. Приведу пример израильских коллег, недавно они поделились со мной тем, как у них работает механизм подготовки статей для солидных журналов. Исследователь, выполнивший работу, приходит к специалисту и ставит задачу, например, опубликовать свою статью в журнале «American Journal of Ophthalmology». И тот форматирует статью соответствующим образом, я здесь не говорю о списке литературы и прочих технических деталях, а имею ввиду особенности языка, стиля изложения, фразеологии, характерной для данного издания. Это, конечно, высший пилотаж. Так что сделать исследование — мало, его еще нужно так оформить и преподнести, чтобы оно было принято к печати. Этой науке мы еще только учимся.
Конечно же, у нас есть плеяда прекрасных российских журналов. И в них печатается большое количество оригинальных работ. Тем не менее опыта работы с зарубежными изданиями у нас мало, но мы активно работаем в данном направлении.
Возвращаясь к заданному Вами вопросу, хотел бы еще кое-что добавить. Любая инновация базируется на старых, уже известных методиках. Если, предположим, я решил усовершенствовать методику хирургии глаукомы, то естественно, основываюсь на том, что было сделано ранее. Это, конечно же, не прямая калька, а поступательное движение вперед, совершенствование того или иного метода.
Есть и другая сторона вопроса – объективный анализ новых методов лечения. При этом есть элементы копирования, однако давайте посмотрим, что это за копирование? Например, хирург где-то в Германии предложил особую методику крепления линзы в цилиарной борозде. После его сообщения на конгрессе или соответствующей публикации несколько других хирургов подхватили данный метод и стали его применять, а потом на конференциях или же в прессе информировать о результатах своих исследований. Тем самым фактически новая методика получила оценку экспертов, которые либо подтвердили, либо опровергли находки автора.
Вот другой пример. Компания-производитель предлагает новую модель аккомодирующей интраокулярной линзы. Несколько хирургов из разных стран начинают ее использовать. Они копируют друг друга? И да и нет, ведь каждый нарабатывает собственный опыт, получает свой, а не чужой результат и дает свою экспертную оценку. Такие параллельные исследования являются одним из методов независимой экспертной оценки, и проводятся как за рубежом, так и в России. Мне кажется назвать это «калькой» нельзя.
Другое дело, если ученый выдает чьи-то результаты за свои. Автор процитированных Вами строк указывает на безапелляционное повторение чьих-то результатов, но это совершенно другая история, название которой – плагиат.
— Публикуются ли молодые ученые в известных зарубежных журналах? Какие стимулы существуют?
— Публикации в известных зарубежных журналах – это не только российская проблема. Я говорил с итальянскими коллегами, которые откровенно поделились, что испытывают большие проблемы с публикациями оригинальных исследований. Главная причина – языковой барьер.
Коллеги из Словении рассказывали, как их чиновники от науки объявили, что для аттестации научных кадров будут принимать исключительно публикации в ведущих зарубежных журналах. А таковых оказались единицы, планка была поднята резко и сразу на недостижимую высоту. Получилось, что наши коллеги оказались искусственно зажаты в обстоятельствах, что нанесло несомненный вред.
Как я уже сказал, у нас есть российские журналы, которые являются достойной школой правильного, грамотного написания оригинальных статей. Задача публикации в рейтинговых зарубежных журналах перед нами стоит, но мы должны решать ее постепенно, не разрушая сложившейся системы.
Что касается стимулов, которые имеются у молодых ученых, то я уже об этом говорил. Прежде всего, это − квалификационный стимул, когда человек проходит этапы выполнения диссертационных исследований. Сегодня большинство оригинальных статей генерируется в зоне исследований, которые ведутся в ходе выполнения диссертационных работ. Вторая часть, она несколько меньшая по объему – в зоне инициативных работ исследователя или группы исследователей, которые развивают какое-либо свое направление.
— Период системного кризиса в нашей стране (1992—2000 гг.) оказался чрезвычайно трудным для российской науки. В условиях практически полного прекращения финансирования экспериментальных и научно-исследовательских работ, постоянного дефицита денежных средств на зарплату ученым, оттока молодежи, разрушения установившихся научно-организационных связей, отечественной науке было сложно развиваться. Она просто выживала. Можете ли Вы сказать, какие главные проблемы существуют на сегодняшний день?
— Основная проблема в России, с моей точки зрения, в зоне фундаментальной науки. Именно там генерируются прорывные технологии. Большая часть науки, которой занимаемся мы в ведущих научных офтальмологических учреждениях, это так называемая «трансляционная медицина». Мы выбираем наиболее перспективные наработки, которые сделаны фундаментальными исследователями (будь то биоматериал, фармакологический препарат, клеточная технология и др.), и переносим его в свою специальность, пытаясь найти область применения в лечении конкретной нозологии.
Наибольшие перспективы, с моей точки зрения, сейчас лежат в области клеточных и генетических биотехнологий. Такие наработки у нас есть, это очень трудоемкие и дорогостоящие исследования, с применением самого современного оборудования. И здесь также очень важно понимание и долгосрочные инвестиции со стороны государства. Если оно не будет уделять должного внимания фундаментальной науке, дальнейшее стратегическое развитие будет немыслимо.
Тем не менее даже при самом пессимистическом сценарии, думаю, клинические научно-исследовательские институты выживут. Это собственно было доказано всей историей их существования в последние несколько 10-летий. При любом строе, при любых экономических катаклизмах никто не развалился, ни МНТК «Микрохирургия глаза», ни МНИИ глазных болезней им. Гельмгольца, ни НИИ ГБ РАМН. Мы – прикладные специалисты, мы нужны людям. Но без развития фундаментальной науки российская прикладная наука обречена плестись в хвосте у мировых лидеров, чего, конечно же, допустить нельзя.
— В настоящее время существует несколько серьезных проблем, без решения которых нельзя рассчитывать на дальнейшее эффективное развитие науки и наукоемких технологий. Среди этих проблем – «утечка мозгов». Какие шаги необходимо предпринять на высшем государственном уровне, чтобы сохранить научные кадры?
— Мне кажется, не стоит драматизировать ситуацию. Конечно, люди уезжают, я знаю ребят, которые заканчивали ординатуру, аспирантуру, а сейчас живут и работают в разных странах. Но масштабы явления совершенно незначительны. Наша специальность довольно специфична, то образование, которое получают специалисты в России, не признается напрямую во многих странах. Человеку необходимо подтверждать свой диплом, а это очень долгий процесс, который в некоторых странах может занять от 5 до 10 лет. Не все люди к этому готовы, и нет гарантии, что вам удастся это сделать.
— Существует ли генеральная (новая) концепции модернизации системы образования?
— Конечно. В июне 1999 года представителями 29 стран была подписана Болонская конвенция, которая направлена на сближение и гармонизацию образования европейских стран. Такая концепция существует давно, и все что сейчас происходит, например, по ординатуре и аспирантуре, идет в рамках так называемого «Болонского процесса». Это правильно. Мы должны прийти к стандартам обучения, равно как и к стандартам оказания медицинской помощи. Если факоэмсульсификация является стандартом в лечении катаракты, это не важно, где больной оперируется: в Индии, в России, США или в Японии, методика везде одинаковая. Также и в обучении. Если будет, наконец, выработана оптимальная система образования, мы должны ее применить, чтобы наши ученики по уровню знаний были сравнимы с американцами, японцами, немцами и т.д. Пока этого нет, но, несомненно, будет.
— Вы занимаете должность заместителя директора по научной работе уже 10 лет. Изменился ли уровень подготовки ребят, которые приходят заниматься наукой?
— Я не считаю, что он стал ниже, скорее — наоборот. В последние годы мне доставляет особенное удовольствие общаться с молодежью. Это новое поколение, у них есть интерес к профессии, они владеют языком, но главное – у них горят глаза.
— Светлана Савицкая в одном из интервью сказала, что «к огромному сожалению, в пилотируемой космонавтике сегодня нет ярких личностей, лидеров. У нас нет руководителей уровня Королева и Глушко, а у американцев — Вернера фон Брауна. Поэтому пока не появятся новые Королев, Глушко и фон Браун, мы будем модернизировать и совершенствовать то, что имеем». Как Вы оцениваете роль личности? Назовите главных действующих лиц современной офтальмологической науки.
— Роль личности, несомненно, важна. Лидер должен иметь широкий кругозор, не замыкаться в рамках своей специальности, понимать, где находятся точки роста научных исследований, которые станут актуальными не сегодня, а завтра.
Я не хотел бы называть конкретные имена, это всегда субъективно, особенно, в российской офтальмологии. У нас много талантливых офтальмологов, руководителей институтов, клиник, заведующих кафедрами.
Но я отношу себя к школе С.Н. Федорова, поэтому он в этом ряду для меня всегда будет стоять особняком.
— Над какой научной проблемой лично Вы работаете сейчас?
— Меня лично в последнее время увлекали современные технологии пересадки роговицы. На мой взгляд, в направлении селективной замены именно пораженных слоев роговицы − передних или задних − происходят революционные процессы. Практически мы пересаживаем клеточные слои, работаем на тончайших структурах и при этом получаем великолепные результаты, о которых ранее даже не помышляли. В хирургии катаракты, которой я занимаюсь много лет, меня сейчас увлекает изучение особенностей хирургии осложненных катаракт, в частности, пациентов с врожденными и травматическими поражениями и нарушениями связочного аппарата хрусталика. Удалось разработать ряд интересных и оригинальных устройств и инструментов, которые призваны помочь хирургу в этих непростых ситуациях. В проблеме глаукомы мое внимание сконцентрировано на хирургии шлеммова канала, которая сейчас находится на острие и, мне кажется, там еще очень много интересного и неизученного.
Как заместитель директора по науке МНТК «Микрохирургия глаза» хочу сказать, что у нас много интересных разработок, ведущихся по целому спектру направлений: клеточные технологии, конструирование биокератопротезных комплексов, лечение и ранняя диагностика заболеваний сетчатки, основанные на лечении ряда свойств пигментного эпителия, аутофлюоресценции. Мы создаем новые интересные модели кератопротезов, которые в ближайшее время войдут в клиническую практику. Есть интересные наработки по различным видам устройств и имплантатов для замены радужки и хрусталика у пациентов с сочетанной патологией. В витреоретинальной хирургии идет разработка веществ, которые во время операции позволяют контрастировать структуры стекловидного тела. Ведется интересная работа по ферментному витреолизису. Развивается тема лазерных микроимпульсных воздействий на центральную зону сетчатки. Идет разработка новых биоматериалов, совершенствования уникальной отечественной разработки — линзы «Градиол». Мы сотрудничаем с Институтом общей физики РАН, сотрудники которого создали отечественные фемтолазерные установки для хирургии роговицы. Существует еще немало других научных направлений, которые я здесь не назвал.
Подводя краткий итог, хочу сказать, что у меня позитивный взгляд на перспективы российской офтальмологической науки. Есть, конечно, сложности, что-то хочется делать лучше, быстрее. Но в целом считаю, что мы движемся в правильном направлении.