Это моя сестра (родная, не мед) так шутит, когда приползает с работы и падает в кровать. А вот американские медсёстры идут вторыми в списке профессий, чьи представители чувствуют себя на работе, мягко говоря, неуютно. Первое место, кстати, занимают сторожа и охранники. Вот ссылка — поинтересуйтесь.
Это я сейчас могу сказать, что съела собаку на медсестринской работе, но в самом начале своего боевого пути, когда я только-только приступала к этому блюду, в колледже мы все должны были пройти так называемую «профессиональную ориентацию». Заключалась она в том, что всех аспирантов загоняли в большой зал, где перед нами выступали медсёстры и рассказывали, чего можно и нужно ожидать от будущей карьеры.
Лейтмотивом всех выступлений было «чувство глубокого удовлетворения» выбором карьеры и уверения в том, что, несмотря на все ужасы, ожидающие нас на тернистом пути к ней — стресс, хронический недосып и столь же хронический вывих мозгов, — игра стоит свеч.
Мы сидели, покорно слушали, ужасались в нужных местах. Дошло дело до вопросов из публики. И тут одна тётенька выступила: «Я подумывала подавать документы на медсестринский факультет, но вы меня разочаровали. Выходит, что вместо того, чтобы олицетворять собой здоровый образ жизни, медсёстры недосыпают и стрессуют. Мне это не подходит». Встала и демонстративно вышла. Мы все похлопали глазами, повертели пальцами у виска — в том смысле, что вот люди дают, совсем с ума посходили — и бросились в учёбу, как в омут. А потом точно также и в работу. А ведь права была та странная тётенька! Стресс и недосып — наши лучшие друзья, и о здоровом образе жизни приходится только мечтать.
Меня часто спрашивают студенты, проходящие у нас в отделении практику: «А что, работать легче, чем учиться?» Ну это примерно как сравнивать свойства ёжиков и садовых тачек... но я исправно отвечаю, что да, легче, потому что наконец платят тебе, а не наоборот. И действительно, американский народ в медсёстры просто ломится. Мы всюду требуемся, и число жаждущих работодателей растёт не по дням, а по часам. Работа наша прекрасно оплачивается. Медицинская страховка у нас — по самому высшему разряду. Да и работа интересная. Но очень редко счастливым выпускникам, наконец-то получившим лицензию, приходит в голову, что их мучения совсем даже не закончились, а только начинаются.
Вот на эту жизнерадостную тему я сегодня и хочу с вами побеседовать, дорогие читатели. Как размышлял Мальчиш-Кибальчиш, «И всё хорошо, да что-то нехорошо». Ну-с, какие же ложки дёгтя попадаются в большой медсестринской бочке мёда?
Стресс
А кому сейчас легко, спросите вы и будете, безусловно, правы. Но в нашем специфическом ежедневном круговороте, как в центрифуге, все обычные стрессовые факторы разгоняются до бешеной скорости и приобретают прямо-таки пугающие размеры.
Во-первых, мы все живём под дамокловым мечом: боимся ошибиться. Сто раз всё проверяем и перепроверяем, чтобы не вколоть чего не надо кому не надо, документируем каждый свой шаг, чтобы в случае судебного разбирательства наш зад, как здесь говорится, был прикрыт. А он, собака, так и норовит выставиться!
Ещё один постоянный источник стресса — это больные и их семьи. Больные ещё туда-сюда, с ними мы кое-как справляемся, хотя бывают такие огольцы, что мы от них в буквальном смысле плачем. Особенно тяжело, когда нашими лечащимися гастролёрами даётся представление из разряда «У моего батюшки и сливочки на столе не стоят». Но наше отделение тяжёлое, и чаще всего «пациент скорее мёртв, чем жив»: лежит на вентиляторе и в минуты просветления норовит выдернуть интубационную трубку — это худшее, на что они способны. Но недостаток негативных эмоций со стороны больных с лихвой компенсируется их избытком, исправно поставляемым семьями. Оно, конечно, понятно — и у них страшный стресс, так что всякое бывает, но нам от этого не легче.
Ну и жалуются на нас, конечно. Иногда справедливо, но чаще всего — просто чтобы отвести душу. Не так вошла, не так посмотрела, не так встала и уж совсем не так что-то сделала (или не сделала). А ругаться с ними нам Заратустра не позволяет — мы обязаны олицетворять собой нашу славную больницу и поддерживать высокий уровень сервиса. Мы и правда, что-то вроде официантов, только чаевые не дают!
Ещё один фактор стресса, неотъемлемый от нашей профессии — разрыв между тем, как мы (в широком смысле медицина) и родственники больного видят его непосредственное будущее. Я уже много раз писала о наших «живых трупах», лежащих в «овощном отделе»: вместо того, чтобы отпустить больного с миром, родственники настаивают на подключении его к вентилятору в надежде на чудо, которого не случается. Меня в таких случаях угнетает бессмысленность моих действий как профессионала: от смерти же не вылечишь, а мучения больного продлеваются!
Жалко бывает больных буквально до слёз. Особенно в онкологии, когда успеешь привязаться к людям, пока они годами, бывает, борются с раком. Или когда молодые умирают у тебя на руках. Я помню, у меня была юная пациентка, умиравшая от опухоли мозга, так она матери всё говорила: «Мама, я готова, отпусти меня, дай умереть». Рыдали все, включая меня.
Хроническая усталость
В нашем отделении мы работаем три дня в неделю по 12 часов. Обычно люди непосвящённые, услышав о таком графике работы, начинают нам завидовать белой завистью. В действительности же нас еле-еле хватает на эти 36 часов. Во-первых, вовремя с работы мы почти никогда не уходим: всё время что-нибудь да случается. Я встаю в 4:30 утра, а ложусь в самом лучшем случае в 22, да не сразу заснёшь, если денёк тот ещё выдался: всё в голове перебираешь, а то вскочишь и побежишь звонить: ой, забыла сказать, что результаты анализа нужно сообщить кардиологу, хоть в три часа ночи, он будет ждать.
Чтобы вы не принялись меня коллективно жалеть, скажу, что 12-часовая смена позволяет нам так составлять свой график, что мы можем быстренько слетать на недельку в отпуск, не беря отпускные дни. Да и на работе появляешься на два дня меньше в неделю, что тоже радует.
Хуже всего приходится ночной смене. Я, как ветеран, могу сказать, что моя «соображалка» ночью работала в три раза хуже, чем обычно. Я даже стала сомневаться в своей профпригодности: ну не варит голова, и всё. Ночью работаешь, как под водой: на все дела и мысли уходит гораздо больше времени. Зато после работы можно было пойти с девчонками завтракать в любимое кафе и пить «Мимозу» в восемь утра. Как говорится, пустячок, а приятно.
Сломанные руки, шеи, спины и жизни
Работа медсестры предполагает недюженную физическую силу и сноровку. Нам то и дело приходится «круглое подкатить, плоское оттащить», а то и наоборот. Наши палаты под завязку набиты всякой аппаратурой — больные еле помещаются — а уж мы и подавно. Всё время куда-то подлезаем, что-то подсовываем, пристраиваем, прикручиваем...
Самое тяжёлое и чреватое опасностями занятие — перекладывать больных. На это счёт существует множество подробных инструкций, и в принципе можно довольно легко перевернуть тяжеленного дядю или переложить его с каталки на кровать. Но это в том случае, если дядя следует указаниям, не кусается, не лягается, не щиплется, не норовит выпрыгнуть из кровати и не зовёт на помощь, посчитав, что мы его собираемся кастрировать (был у меня однажды такой нервный дедушка 89-ти лет). Мы обычно таких резвых ворочаем целой командой, и всё равно, что называется «нет-нет да и да». То больной «в несознанке» вывернет медсестре руку, то дёрнет за ворот так, что чуть не сломает шею — именно поэтому мы свои стетоскопы носим в карманах, а не на шее — то просто что-то само по себе хрустнет, щёлкнет и выйдет из строя.
Страницы: 1 2
