Поэтому в основном они хорошо и много работают и так же хорошо и много отдыхают, пока в один прекрасный день их не хватит инсульт, который, увы, почти неизбежен при вышеописанном образе жизни. И привозят нам такого бедолагу, живого, но парализованного и не могущего сказать «ни бэ ни мэ». Обычно результатом его привычки много и хорошо отдыхать является большая семья, в которой, как говорится, семеро по лавкам, во главе с перепуганной женой, которая часто не имеет никакого источника дохода, кроме единственного кормильца, который теперь лежит на больничной койке и тихо пускает слюни.
Жуткая история, причём на моих глазах она разыгрывалась не один раз и как по нотам, с минимальными отклонениями от партитуры. Такое впечатление, что большинство мексиканцев живут одним днём и надеются, что их минёт чаша сия. А она никого ни минует, и всё новые инвалиды исправно поступают на иждивение государства. А наш славный штат и так банкрот. Поэтому если оказывается, что больной находился в США нелегально — депортируют беднягу обратно в Мексику, как только его состояние стабилизируется.
Опять нельзя не сказать о семье — у мексиканцев семейные связи очень сильны и включают не только ближайших родственников, но также двоюродных и троюродных братьев и сестёр и всех тех, для которых я просто не знаю другого названия, кроме «седьмая вода на киселе». А для них это всё равно семья, а значит источник помощи едой, одеждой, кровом над головой, деньгами и так далее. Никто ничего не считает, и все многочисленные дети бегают, играют и кормятся вместе, и никто не обделён лаской. И не захочешь, а зауважаешь такой щедрый народ.
Инопланетяне
Эти люди родились и выросли в Америке, но ни по их внешнему виду, ни по языку этого не скажешь. А уж о нравах и обычаях я лучше промолчу. Это я об особой породе: местных гангстерах, главное времяпрепровождение которых заключается, похоже, в отстреливании себе подобных. Причём стреляют они из рук вон плохо, и через месяц подлеченная нами жертва уже снова бродит по улицам славного города Ричмонда в поисках своего обидчика, таким образом обеспечивая постоянство круговорота крови в природе.
После того как Центр Джона Муира заключил договор с округом и стал официальным травмцентром, к нам повезли такое, чего мы прежде не видывали. Например, больных в кандалах, у двери в палату которых постоянно дежурит полицейский. Для несколько ошарашенного персонала была прочитана лекция на тему, что такое гангстеры и как с ними бороться, суть которой сводилась к следующему: делай своё дело и уходи. Оказывается, они нас за людей не считают — и не по злобе, а просто нам не хватает места в их сложной социальной иерархии. Поэтому с нашей стороны не должно быть никакого братания: даёшь лекарства, проводишь необходимые процедуры, вежливо, но профессионально-холодно осведомляешься о самочувствии и удаляешься. Как аппендикс.
Вполне естественно, что культурному и религиозному многообразию населения, с которым мы работаем, в суровых условиях больницы часто сопутствует невероятно запутанный клубок верований, суеверий, предрассудков, иногда благотворных, часто бесполезных, а подчас и вредных. Главное, чем мы руководствуемся в своей практике — если это не вредит больному, то разрешается. В Америке «каждый имеет право быть Карлсоном»9.
Была у нас больная-персиянка после тажёлого инсульта, с массой сопутствующих заболеваний, на вентиляторе, с питательной трубкой — живой труп, в общем. Но её семья, состоящая из четырёх очень бурных дочерей, была уверена, что если маме-джан давать мятный чай, то мама-джан не сегодня-завтра встанет. Ну и прекрасно — они дома заваривали мятный чай, а мы его закачивали ей через трубку. Но однажды мы застукали дочерей, когда они пытались залить чай маме-джан в глотку, видимо считая, что так от него будет больше пользы. Что тут началось! Мы вызвали охрану, дочерей вывели из отделения, лишили права свидания, потом снова разрешили, но только в присутствии представителя больницы. Вот тебе и безвредный мятный чай... ведь угробили бы больную из наилучших побуждений!
Вот теперь вопрос на засыпку: как мы со всем нашим Вавилоном объясняемся? Если к нам в отделение ночью поступает больной, совершенно не говорящий по-английски, то обычно его сопровождает член семьи, который может служить переводчиком. Это в самом лучшем случае. Ещё бывает, что по счастливому стечению обстоятельств в моё дежурство к нам кладут русскую бабушку — тогда, даже если её ко мне официально не приписали в качестве пациентки, я её буду в течение ночи проверять и спрашивать, как дела. Так что если она меня не замучает разговорами о Филиппе Киркорове (была однажды у меня страстная поклонница его дарования), у нас обеих есть шанс дожить до утра. Или положат нам, например, японца, а мы вытащим на свет божий заветный замусоленный списочек, где перечислены все сотрудники, говорящие на иностранных языках, и — о радость! — найдём медбрата в ортопедическом отделении, который для общего развития изучает японский. Он к нам прибежит, с нашим больным поговорит, успокоит его, научит нас паре полезных фраз по-японски и снова бегом к себе на шестой этаж. И мы так же — если надо, сбегаем, переведём. Но это всё очень неофициально, так сказать, на общественных началах.
Есть определённые моменты, определяемые законом штата, когда больному, не владеющему английским, положен официальный переводчик. Например, когда пациенту разъясняют суть предстоящей операции или инвазивной процедуры, после чего он должен дать своё согласие или отказаться и в любом случае поставить свою подпись в нужном месте. Попутно разъясняется и риск, сопряжённый с процедурой, а это обычно вызывает вполне понятную эмоциональную реакцию у слушателей. Так как разговор ведётся на довольно сложном уровне, членам семьи такие переводы не доверяют, да и несправедливо было бы требовать от них холодного профессионализма, когда речь идёт о жизни и здоровье их близких. Для всей семьи гораздо лучше встречать плохие новости единым фронтом, плечо к плечу, а не отвлекаться на поиски нужного слова в критический момент.
Как такая возможность обеспечивается в больнице Джона Муи-ра? У нас в штате существуют сертифицированные переводчики с нескольких языков. Основную зарплату они получают за работу в другой ипостаси: они медсёстры, санитары, уборщики, инженеры, повара, садовники и так далее, но небольшая почасовая надбавка даётся им за то, что в случае необходимости их могут призвать на помощь в качестве переводчиков. Для получения сертификата некоторые из переводчиков должны были заканчивать краткий курс медицинской терминологии, потому что перевод требуется сугубо медицинский, а не типа «Вер из зе вей ту Москоу?». Здесь у нас никому зря деньги не платят.
Если в штате нет работников, сертифицированных в определённом языке, то на этот счёт у нас есть чудо-телефон о двух головах. Он подключается к телефону в палате больного, потом мы звоним в круглосуточное агентство, с которым у больницы договор, и говорим, что нам, например, нужен язык фарси. Агенты выходят в астрал, я так понимаю, и выуживают оттуда переводчика, после чего я говорю в телефон по-английски, а мой больной слышит всё это уже на фарси. И в обратном порядке. Чудеса...
А вот мой самый любимый язык, который понимают все: собачий, в прямом и переносном смысле. Раза два в месяц у нас в отделении появляется маленький лохматый рыжий пёс Бадди (Дружок, то есть) со своим хозяином. Они оба сотрудники нашего центра, и у собаки на ошейнике даже есть удостоверение с фотографией — всё чин-чином. Хозяин — пенсионер, работающий исключительно на общественных началах, а Дружок был им взят из приюта и обучен на специальных курсах. Оба они маленькие, чистенькие, уютные, спокойные...
И вот эта парочка ходит по палатам, навещает больных. Дружок запрыгивает на кровати, причём никто из медперсонала не орёт дурным голосом про гигиену, и больные его гладят, теребят его шёлковые ушки, воркуют. Насколько я знаю, это уже доказанный научный факт: погладишь собаку, и давление снижается, стресс уходит. Кроме того, когда больные после инсульта залезают в пакетик с кормом, достают лакомство, подают собаке — это всё тренировка сложных моторных функций, которая выполняется как бы играючи.
С чувством глубокого удовлетворения хочется отметить успешную экспансию родного языка. У нас сейчас в отделении четыре русские медсестры: три штатных и одна путешественница, причём все работают ночью. Неудивительно, что количество великого и могучего в конце концов перешло в качество. Наша секретарша отвечает по телефону «Да!», периодически начинает говорить с русским акцентом, и выбрала себе имя Оксана (на самом деле она Трэйси). Один из санитаров-филиппинцев смешит русских пациентов, когда говорит «Бозе мой!», а санитарка индуска выучила «Заколебали!» и применяет это выражение весьма к месту, сопровождая его закатыванием глаз и потрясанием рук. Все наперебой требуют, чтобы им присвоили русские имена: у нас уже есть Наташка, Ольчик, Борис, Маруся, Мишаня, Костик и Катюша, все самых разных цветов и размеров.
В апреле я перехожу работать в дневную смену и нагло продолжу свою подрывную деятельность уже при свете дня. Продолжение, как ему и полагается, следует!
1http://cc.kzoo.edu/~k03hk01/melting_pot_or_salad_bowl.html
2http://en.wikipedia.org/wiki/The_Melting_Pot_ (play)
3http://cc.kzoo.edu/~k03hk01/melting_pot_or_salad_bowl.html
4http://www.nursingworld.org/nursingshortage
5А.Н. Островский. «Гроза».
6А.С. Пушкин. О народности в литературе.
7В.Г. Белинский. «Евгений Онегин». Критика.
8Братья Стругацкие. «Понедельник начинается в субботу».
9Астрид Линдгрен. «Малыш и Карлсон».