— Целиком и полностью разделяю его мнение! Индекс Хирша — это полная ерунда. Объясню, почему. Предположим, я занимаюсь катарактой, публикую много статей. Хочу я того или нет, на меня будут ссылаться коллеги-офтальмологи. А если я занимаюсь каким-то жучком, ископаемым скелетиком? В мире таких ученых найдется едва ли человек тридцать-сорок. На какой индекс Хирша я могу рассчитывать? Офтальмоонкология в общей офтальмологии имеет совсем незначительный удельный вес. Ссылаться на меня будут офтальмологи, которые занимаются этим направлением, а их немного. Индекс Хирша всегда будет ниже у того, кто занимается узкой проблемой. Я полностью согласна с В.А. Садовничим: нельзя себя унижать! Необходимо к российской науке относится с глубочайшим уважением. Я очень порадовалась, когда В.Е. Фортова избрали почетным академиком Национальной академии наук США. На сегодняшнем фоне — это истинное признание. Понимаете, мы живем в мире конкуренции и не только в бизнесе, но и в науке, в практической деятельности. Элемент конкуренции сегодня есть даже в семейной жизни. За рубежом конкуренция процветает: они наши статьи выборочно публикуют. Я не могу говорить обо всех научных журналах, я не компетентна в этом вопросе, но что касается офтальмологических журналов, если появляется что-то новое, они стараются найти причину не опубликовать статью. У меня есть все основания для такого утверждения.
— Л.Т.: Тот факт, что институты РАН отошли к ФАНО вызывает у академика РАН Ж.И. Алферова немало опасений…
— Я считаю, что это дополнительный отряд чиновников, севших на шею науки, который финансируется (зарплаты, кабинеты, автомобили) за счет науки. Я убеждена в том, что реформу придумали для разрушения Академии, но сделать это не удалось. Здравый смысл, слава Богу, возобладал. Конечно, в работе хозяйственной службы Академии были серьезные недочеты. Но должен быть контроль — жесткий и систематический. Уверена, что со временем ФАНО прекратит свое существование. А пока эти люди диктуют, чем должны заниматься академические институты. Большую глупость представить трудно. Мало у нас чиновников, так наплодили еще. Самое страшное в нашей стране (да, пожалуй, в любой другой), когда чиновник получает право распоряжаться государственной собственностью. Тогда разгораются страсти, и начинается ее перераспределение. Я считаю, что потребности институтов должны определять президент и президиум Академии. Зарываются? А что, губернаторы у нас не зарываются? Что ни день — то посадили, что ни день — то бросился в бега! Значит ли это, что надо ликвидировать все губернии? В нашей истории, пожалуй, только реформы Столыпина привели к желаемым результатам, но нынешние реформы хотя бы в здравоохранении приводят к тому, что удельный вес худшего превышает хорошее. Почему так происходит? Идея может быть и хороша, но исполнители поганые, непрофессионалы.
— Л.Т.: …Академик Ж.И. Алферов считает также, что возраст ученого не имеет никакого значения, если тот способен заниматься наукой… Ваши комментарии?
— Мне 85 лет, так гоните меня… Вы знаете, некоторых ученых можно и в 30 лет отправить на пенсию. Никогда не забуду, я пришла в институт Гельмгольца, мне было 40 лет. Как-то в далекие 70-е иду по лестнице, мне навстречу спускается мужчина, доктор наук, года на 2-3 старше меня, с баночкой: «Посмотрите, Алевтина Федоровна, у меня моча нормальная?» Не то, что он больной на голову. Обо мне вдруг пошла молва, что я все знаю. Он с этим носился и ушел из жизни рано. Но он действительно в то время был уже пенсионером по духу. Возраст — понятие относительное, есть биологический возраст, но есть еще и психологический…
— С.Т.: В 1984 г. Вам присуждена Государственная премия СССР, в 2002 г. — премия Правительства Российской Федерации. Расскажите об этих работах. Сохранили ли они актуальность?
— В 1984 г. нас была целая команда, которая занималась разработкой методики лечения опухолевых больных узким медицинским протонным пучком. Их в то время было создано два — у нас и в Гарварде. Помню, в 1975 году на международном конгрессе в ВОНЦе о первых результатах по лечению протонным пучком докладывали мы и ученые из Гарварда. Позже пучок появился в Лозанне (Швейцария), затем — в Ницце (Франция), в Упсала (Швеция), правда, он так и не заработал. В тот период это был громадный скачок науки. Сегодня на смену узкому медицинскому протонному пучку идут более совершенные методы. Изжил он себя? Нет. К сожалению, мы не можем широко им пользоваться — это очень дорогое удовольствие, он применяется и в промышленности, и в обороне, а медицина всегда обеспечивалась по остаточному принципу. Когда я работала в институте Гельмгольца, нам в квартал выделяли 2-3 недели на облучение больных. Тем не менее мы очень благодарны протонщикам — они нам очень помогли. Сегодня в практике офтальмоонкологии остались зоны, которые хорошо было бы лечить с помощью узкого медицинского протонного пучка. В 1984 году, кроме нас, офтальмологов, премию получили урологи, эндокринологи и нейрохирурги. Я не берусь судить о других специальностях, в офтальмологии мы сузили показания его применения, но актуальность этого метода лечения остается. Мы научились распознавать внутриглазные опухоли на начальном уровне, когда можно применять более экономичные способы лечения, позволяющие сохранять глаз и зрение. Однако если внутриглазные опухоли большие, не поможет и протонный пучок. Сейчас применяются дистанционные методы лучевого лечения, радиохирургические и т.д., но и они не помогают при больших опухолях. Поэтому необходимо учить врачей рано распознавать новообразования. В этом отношении я приветствую реформу в здравоохранении, которая делает упор на профилактическую медицину. Кроме того, надо приучить людей показываться врачам, чтобы врач мог осмотреть те зоны, которые человек не видит, в первую очередь периферию глаза. Диспансеризация должна быть поголовной от 0 до конца жизни, а не только для определенных возрастных групп. Опухоль надо предупредить или рано выявить, тогда с ней можно справиться. Это не фатально.
Вторую премию, Правительства России, я получила в составе группы офтальмологов и специалистов Казанского медико-инструментального завода за разработку и внедрение в клиническую практику комплекса инструментов для различных операций. В частности, я участвовала в создании микроинструментария для вмешательств на орбите. Так сложилось, что я первая начала под микроскопом оперировать орбиту. Должна сказать, что я до сих пор оперирую этими инструментами. А не так давно сделали заказ одному нашему производителю, заплатили немалые деньги, а получили топоры какие-то. В рекламных проспектах они красивые, но работать ими нельзя. Поэтому берегу свои старые инструменты. Орбита — это не катаракта, не массовая операция, и инструментарий штучный, требует тщательной доработки; видимо, его невыгодно производить. Однако многие врачи уже освоили методику вмешательства на орбите, и мне уже есть с кем поговорить, что очень приятно.
— С.Т.: Алевтина Федоровна, какова сфера Ваших нынешних научных интересов?
— Все что не знаю, мне интересно! Конечно, я занимаюсь офтальмоонкологией, эндокринной офтальмопатией.
— Л.Т.: У Вас огромный опыт, офтальмологией занимаетесь всю жизнь. Если бы Вы были всесильной, чтобы сделали для отечественной науки?
— Я бы, верно, поставила вопрос, как ни трудно, какие бы санкции ни вводили, о том, чтобы наука имела достойное финансирование (речь не идет об излишествах, боже упаси!), и все научные сотрудники — и младшие, и старшие, и главные — жили хотя бы так, как сейчас живут профессора.
— Л.Т.: Илья Ильич Мечников сказал: «Человек при помощи науки в состоянии исправить несовершенство своей природы». Мы живем в непростое время. В связи с ситуацией на Украине и санкциями Запада против России, что необходимо предпринять, чтобы не было угрозы в сфере научно-технического обмена?
— Надо свои мозги иметь! Я вам так скажу: что бы на Украине ни творилось, для меня те украинские коллеги, которых я знаю, уважаю, останутся навсегда глубокоуважаемыми коллегами. Но, к сожалению, всякое бывает: я была недавно в Питере, и один профессор рассказывал, что в одном из городов Украины работает профессор, который учился в Питере в медицинском институте, получил ученое звание и уехал на Украину. Ему послали приглашение приехать в Петербург на конференцию. Он такое написал в ответ! В духе некоторых украинских лидеров. Мне кажется, так могут вести себя несостоявшиеся, неустойчивые люди.
— Л.Т.: Вы общались по жизни с выдающимися учеными, практикующими врачами. Кто из них оставил след в Вашей творческой жизни? О ком Вы бы хотели рассказать сейчас?
— Я всегда вспоминаю Надежду Александровну Пучковскую. Настоящая «глыба»! При этом оставалась очаровательной женщиной, с прекрасным чувством юмора. Однажды я приехала в Одессу на ученый совет, где выступала оппонентом. В зале собираются профессора (а профессорское звание предполагает и определенный возраст), и входит Надежда Александровна, грациозная, настоящая Екатерина Великая. Она посмотрела со сцены сверху вниз и сказала: «Уважаемые члены ученого совета, дамы. В следующий раз на заседание ученого совета приходите после парикмахерской, а то я подумаю, не изменить ли его состав». В любом возрасте надо уметь себя держать.
Как не вспомнить само обаяние, русского волгаря Тихона Ивановича Ерошевского! Не могу сказать, что он фонтанировал идеями, в отличие от Надежды Александровны, но он был удивительно щедрый на свободу своих учеников. Тихон Иванович выпустил огромное количество врачей, причем не держал их около себя, просто «выкидывал» из своего гнезда. По всей стране кафедры глазных болезней были заняты его учениками. Он, конечно, был великим Ученым и Человеком.
Вспоминаю всегда, хотя мне и не пришлось с ним познакомиться, профессора Меркулова Ивана Иосифовича. Я училась по его книгам, это были первые послевоенные годы. Конечно, он был титан! И.И. Меркулов был директором Института глазных болезней имени Гиршмана в Харькове. Потом в результате «реформы» институт ликвидировали, как у нас часто бывает. Я считаю, что именно он проложил мне дорожку в науку. Познакомившись с его трудами, я пошла по «светлой» научной дороге, не сильно набивая себе шишки.
Академик РАН Юрий Михайлович Лопухин, гигант в плане науки, работал в области патофизиологии, Интеллигент и настоящий Коммунист. Как бы сейчас ни называли коммунистов, но в тот период, наверное, мы все были такими. Юрий Михайлович никогда не позволял себе повысить голос, всегда с юмором. Дай Бог ему здоровья!