— Проблема выживаемости сохраняется?
— Нет, слава Богу, «долину смерти» мы прошли. Но пришлось сталкиваться с ситуациями, когда мы просто оказывались бездомными. Нас выручали наши коллеги — генеральные директора клиники «Сфера» Э.Н. Эскина и клиники «Восток-Прозрение» С.Ю. Анисимова, за что я им очень признателен. Конечно, мы не сидели у них на шее, оплачивали и субаренду, и коммуналку... Но они пошли нам навстречу, прежде всего, как коллегам, попавшим в беду. И «приютили», пока мы подбирали себе вариант для постоянного размещения клиники.
Найти подходящее место для медицинского учреждения совсем непросто. Были клиники, которые хотели «сорвать куш» и выставляли совершенно нереальные условия. Некоторые бывшие друзья и близкие коллеги в ответ на нашу просьбу помочь демонстрировали такое выражение лица, что некогда дружеские отношения с ними у нас сегодня сведены к чисто протокольным «здравствуйте — как дела — очень хорошо — спасибо». Действительно, люди хорошо раскрываются в ситуациях, когда тебе требуется некая помощь…
Поступали предложения от уважаемых госучреждений войти в их состав в качестве штатного подразделения, только «деньги считать» намеревались уже они. Но мы не хотели терять самостоятельность. В здании на 2-й Владимирской мы работаем уже 8 лет, и оно нас устраивает во всех отношениях — спокойно развиваемся, осваиваем дополнительные площади. Ведь очень многое зависит от комфортности среды, в которой ты живешь. Серьезный рост за эти восемь лет во многом обусловлен хорошим взаимодействием с подразделением московской власти — ГУП «Московское имущество», помогающим нам по многим вопросам.
— Кто стоял у истоков развития витреоретинальной хирургии в нашей стране?
— Витреальная хирургия в нашей стране — это река, сложившаяся из нескольких независимых источников-родников, которые вдруг начали бить из-под земли сразу на нескольких участках. Был замечательный доктор (его уже нет с нами) — Ярослав Иосифович Глинчук. Он работал в МНТК, и С.Н. Федоров, дав ему в руки американский витреотом, поручил сделать отечественный аналог и развивать это направление.
Еще одним доктором среди «пионеров» витреоретинальной хирургии в стране был Виктор Павлович Быков из института Гельмгольца. Но если за Глинчуком был целый отдел, и он с помощью молодых сотрудников мог эффективно двигать это направление, то Быков работал практически в одиночку. В чем проблема узкоспециализированных научных институтов? Приходит новая перспективная методика (так было раньше, в 80-90-х годах, как сейчас обстоят дела, не знаю), директор поручает кому-то из сотрудников ее развивать, предоставляет ему необходимое оборудование и т.д.
И волей-неволей возникает «монополька». Конечно, о полноценном развитии речь уже не шла: «Это моя поляна, и никому сюда хода нет».
Такая ситуация была и во «ВНИИ ГБ». Когда я пришел в институт, этой темой занимался Виталий Витальевич Архангельский, который уже получил американский витреотом. Он был прекрасным человеком, замечательным доктором, но к витреальной хирургии никого не подпускал. Кроме того, в институте в распоряжении доктора Е.Н. Лихникевича был еще и швейцарский витреотом. Но при этом его непосредственный руководитель — блестящий хирург Н.Н. Пивоваров — руководством категорически не был допущен к этому аппарату.
А тут приехал я из города Горького со своими «железками». Когда я первый раз вошел в ординаторскую 52-й больницы, меня один доктор спросил, чем собираюсь заниматься. Я честно ответил, что тем же, чем занимался в Горьком — витреальной хирургией. Мой ответ рассмешил до слез присутствующих врачей, а затем мне доходчиво разъяснили положение дел: «Виталий Витальевич Архангельский — великолепный хирург, у него в руках прекрасный витреотом, и он делает 15 операций в год. Больше больных нет. Займись чем-нибудь реальным». А больных не было по одной простой причине: Виталий Витальевич был человеком (его тоже уже нет с нами), супернадежным во всем. Он оперировал только тогда, когда промахнуться уже было просто нельзя, когда «ствол упирался в мишень». Таких больных, действительно, было немного. Я не стал спорить, просто занялся своим делом, и постепенно появились пациенты…
Дело в том, что в Москву я приехал со своим багажом — витреотомом, и никто, как подарок, мне его в руки не давал, и в этом было определенное преимущество. Группа Я.И. Глинчука совместно с московским производственным объединением «Геофизика» занималась своими разработками, но первые авторские свидетельства на советский витреотом принадлежат нашей горьковской группе. Мы работали параллельно, друг от друга совершенно независимо.
Таким образом, существовали две группы, которые делали что-то свое и по «железу», и по собственно хирургической технологии.
Тысяча и одна статья о стекловидном теле
— Кто Вас направил по этому пути? Профессор Л.В. Коссовский?
— Как Вам сказать… Бог направил. Термин «стекловидное тело» я впервые услышал не от профессора Коссовского. В свое время мне попала в руки книга Галины Георгиевны Бордюговой из института Гельмгольца, где она писала, в частности, о различных заменителях стекловидного тела. Никакой особой «клиники» из этой книги взять было нельзя, но в русскоязычной литературе она была первой в своем роде. Тема стекловидного тела меня заинтересовала, я принялся искать материалы в иностранной специализированной литературе. В 1978 году у меня появилась вышедшая накануне в США книга «Vitrectomy: A pars plana approach» основоположника этого направления — доктора Роберта Махемера. Я обсудил с профессором Коссовским возможность заняться этой темой, и он меня поддержал. Леопольд Владиславович познакомил меня с инженерами, с помощью которых мы воплощали в «железо» свои идеи. Примерно раз в месяц я приезжал в медицинскую библиотеку и фильмокопировал практически все статьи, содержащие термины «vitreous» или «стекловидное тело». У меня накопилось немыслимое количество литературы на эту тему на английском, немецком языках. Что-то у меня было в виде ксерокопий, что-то в виде микрофильмов, которые можно было читать под микроскопом МБС-9 на просвет.
Однажды в Горький на сессию Академии медицинских наук СССР приехал М.М. Краснов. Л.В. Коссовский поручил мне сопровождать академика, и я показал ему свою библиотеку, хранившуюся в огромном каталожном ящике.
М.М. Краснов был впечатлен, и, возможно, это сыграло определенную положительную роль, когда я пришел устраиваться на работу в его институт в конце 1984 года…
Так, как работали мы тогда, сейчас работать невозможно. Инновации не проходят по медико-легальным условиям — все зарегулировано-забюрократизировано. Однако все страны прошли через этот этап, в том числе и США. Я присутствовал на прощальной лекции Чарльза Келмана, основоположника факоэмульсификации, современного «золотого стандарта» хирургии катаракты. В середине 60-х годов он делал в этой методике свои первые шаги. Параллельно с Келманом, даже несколько раньше, работал в Японии доктор Кувахара, который разрабатывал основы взаимодействия ультразвука с глазом, но японский исследователь не сумел «набраться наглости» и начать работать с человеком, а Келман в этом отношении был более рисковым.
Все «промакетировать» на животных нереально. Врачи, работающие на переднем крае в любой медицинской специальности, знают, что довести методику или технологию до совершенства только на животных нельзя, это — сказки для прессы. Келман первым стал применять метод факоэмульсификации в клинике. Он был гениальным новатором, но средним хирургом, и в основе современной великолепной технологии лежит своего рода «кладбище» какого-то количества потерянных глаз. Несколько раз доктор Келман был на волоске от тюрьмы. У него дома всегда был наготове чемоданчик, с которым он был готов встретить арест.
Ровно то же происходило у нас. Л.В. Коссовский и его сподвижники в семидесятых разрабатывали отечественный ультразвуковой аппарат УЗХ-Ф-04-О, который позже вошел в серийное производство и стал гордостью советской медицинской техники. Но поначалу все происходило как у Келмана, с одной лишь разницей, что в отличие от американца, Леопольд Владиславович был хирургом экстра-класса, и его «кладбище» было значительно меньшим, но оно все равно было.
Я также занимался ультразвуком, кандидатская моя называлась «Ультразвуковая и механическая витреоэктомия в лечении осложнений экстракции катаракт». Но в конце концов остановился преимущественно на механической витреоэктомии.
— В 1991 году Вы защитили докторскую диссертацию «Хирургическое лечение транссудативных макулопатий». Вы — лауреат премии Ленинского комсомола в области науки и техники, лауреат премии Правительства РФ. Ваши успехи по достоинству оценены не только офтальмологической общественностью, но и правительством...
— Ничего подобного. Любые премии — результат, прежде всего, лоббистской деятельности. Так было, есть и, думаю, так будет.
В те годы существовала команда людей, имеющих административный вес и возможность продавить эти процессы, и я попался им на пути. Но одних лоббистских способностей для того, чтобы стать лауреатом, недостаточно — необходим и чисто медицинский багаж. Вот мы и сели в одну лодку. Без этого ни премия Ленинского комсомола, ни премия Правительства России были бы нереальны.
В этом отношении куда бльшую ценность для меня представляет признание, идущее от коллег. Последняя, седьмая по счету, конференция «Макула» в Ростове-на-Дону в мае этого года тронула меня до глубины души. «Макула» — это совершенно уникальное явление, которое живет своей устоявшейся жизнью. Устроители учредили знак «Макула», обладателями которого на сегодняшний день являются всего шесть человек: президент Германского общества офтальмологов, доктор Й. Ройдер (Германия), доктор П.В. Габель (Германия), доктор Р. Бирнгрубер (Германия), доктор А.С. Измайлов (Санкт-Петербург), доктор Ю.А. Иванишко (Ростов-на-Дону) и Ваш покорный слуга. Это — не правительственная награда, это — знак признания коллег, занимающихся этим же направлением. Самым ценным является то, что знак вручается по результатам рейтинга, составленного профессионалами, а не по звонку из наградного отдела.
Один в море в дырявой лодке
— Георгий Евгеньевич, одним из направлений практической работы является разработка новых методов инвазивного фармакологического лечения заболеваний сетчатки. Какие методы были внедрены в практику? Всегда ли многократная терапия ингибиторами ангиогенеза вызвана медицинской целесообразностью?
— Внедрение в клиническую практику инвазивной фармакологической терапии — это гигантский шаг в развитии технологии лечения заболеваний заднего отдела глаза. Направление это должно реально стать достоянием всех нуждающихся в этом лечении людей вне зависимости от толщины их кошелька. А как это сделать — вопрос медицинский, юридический и бюрократический. Что касается целесообразности многократного введения ингибиторов ангиогенеза — это тема в значительной степени морального плана. Наивно думать, что у человека в белом халате всегда такая же «белая», чистая совесть. К сожалению, это совсем не так. Мы часто видим ситуации, когда дорогостоящее лечение назначается человеку только лишь потому, что у него есть деньги или в этот момент в учреждении есть квоты. Конечно, назначение лечения будет обосновываться умными словами, однако под этим нередко скрывается финансовая заинтересованность доктора. Это происходит сплошь и рядом.
Мы видим, что многое делается и просто «по дурости», когда, например, человеку со сквозным макулярным отверстием — а это 100-процентное хирургическое показание! — делают инъекцию за 63-72 тыс. рублей. Человек платит свои деньги, потому что «доктор сказал». А доктор этот либо дурак, либо негодяй — третьего не дано. Что прикажете с этим делать? Анти-VEGF терапия спасает судьбы людей, но только в тех случаях, когда она действительно показана, например, при подготовке человека к хирургии при диабетической ретинопатии, когда происходит бешеное развитие новообразованных сосудов сетчатки, и идти на хирургию с более «сухим» глазом значительно безопаснее.
