Гость этого номера газеты «Поле зрения» — В.Н. Алексеев, доктор медицинских наук, профессор кафедры офтальмологии Северо-Западного государственного медицинского университета им. И.И. Мечникова. С 1990 года по 2014 год Владимир Николаевич являлся руководителем этой кафедры. Профессор Алексеев — член президиума Всероссийской ассоциации офтальмологов, член президиума Всероссийского глаукомного общества, академик Российской академии медико-технических наук (РАМТН), член Европейского глаукомного общества.
На фасаде девятиэтажного дома на Бассейной улице в Санкт-Петер-бурге, где находится квартира профессора В.Н. Алексеева, обращаешь внимание на мемориальную доску. Оказывается в этом доме жил выдающийся альпинист, первый россиянин, покоривший Эверест — Владимир Сергеевич Балыбердин (1949—1994)… В жизни Владимира Николаевича Алексеева тоже был и остается свой «Эверест» — это исследования глаукомы. В этой области ученый добился выдающихся результатов и стал одним из признанных авторитетов не только в России, но и в мире.
Потребность заглянуть в глаза
Наша беседа началась необычно. С упоминания мемориальной доски на жилом доме…
— Людям уже довелось побывать почти на всех высочайших вершинах планеты. Можно только восхищаться мужеством и отвагой альпинистов! Но в сфере медицинской науки, в частности, офтальмологии, ситуация несколько иная… Еще многие «горы» остаются непокоренными. В частности, это касается глаукомы. Если Вы сравнили наши исследования с покорением Эвереста, то могу сказать, что наша «экспедиция» находится только в самом начале пути… Несмотря на выдающиеся успехи ученых в исследовании глаукомы, имевшие место в последние годы, нам предстоит проделать еще очень большую работу.
— Сердечно благодарю за возможность встретиться с Вами в Вашей квартире, на частной, домашней территории… Приглашение домой — это знак особого доверия, начало диалога «без галстуков». Владимир Николаевич, Ваши научные достижения, педагогическая, лечебная и организационная деятельность хорошо известны в профессиональном сообществе. Хотелось бы, чтобы наше интервью добавило в Ваш портрет несколько «личных» штрихов. Попросил бы Вас поделиться воспоминаниями, в том числе детскими, юношескими.
— Я родился в прекрасном победном 1945 году. Отец, Николай Леонидович, был фронтовиком-танкистом. Он ушел из жизни в 1987 году. В нашей семье, как самая дорогая реликвия, продолжают храниться его боевые награды.
Семья у меня была хорошая, достойная, интеллигентная. Папа занимал ответственные посты в системе городского управления Ленинграда. В частности, долгие годы он был директором автобусного парка. В то время, в послевоенные годы, в городе работали всего два автобусных парка. И папа руководил одним из них. В последние годы жизни он был одним из руководителей Ленгорисполкома, органа исполнительной власти Северной столицы. Мама, Ирина Владимировна, была архитектором. Она умерла в 1985 году.
Важную роль в воспитании сыграла бабушка, Галина Алексеевна. Она происходила из дворянской, офицерской семьи… Прекрасно помню я и своего деда, Владимира Александровича. Дедушка покинул этот мир в 1957 году, бабушка — в 1971 году. Но, думаю, что человек остается жить, пока о нем помнят родные, близкие, друзья, коллеги.
— Вижу, у Вас в кабинете висят старинные фотографии.
— Эти фотографии нельзя назвать «старинными». Они сделаны в двадцатые годы. Портреты бабушки и дедушки. Дедушка был юристом. Он всегда выглядел очень элегантно, даже изысканно. Выходил на улицу почти всегда только в шляпе и галстуке. Из-за этого даже случались курьезные ситуации. Например, во время блокады Ленинграда дедушку часто задерживала милиция на улицах города для проверки документов. Его вид казался подозрительным.
— Бабушка и дедушка провели всю блокаду в Ленинграде?
— Да. Все 900 дней блокады они были в родном городе. Но об этом тяжелом этапе жизни они практически не рассказывали.
— В Вашей семье кто-то был связан с медициной?
— Мой прадед был известным военным врачом, участником Крымской войны 1853—1856 годов. Еще в детстве я знал, что именно на его руках скончался знаменитый адмирал Павел Степанович Нахимов… 28 июня 1855 года фло-товодец был смертельно ранен в Севастополе. Двое суток прадед сражался за его жизнь. В нашей семье всегда гордились тем, что о прадеде рассказывает один из стендов в петербургском Военно-медицинском музее. Впрочем, не могу сказать, что именно это обстоятельство побудило меня поступать в медицинский институт. Все-таки большинство вчерашних школьников еще не могут осознанно выбрать специальность. И я не был исключением.
— Вам довелось учиться в необычной школе…
— Я — выпускник 213-й ленинградской (петербургской) школы. Она и сейчас носит этот номер. Правда, поменяла адрес. В настоящее время — с 1974 года — учебное заведение располагается в микрорайоне Купчино, на улице Белградской. А в мое время школа размещалась в самом центре города, на набережной реки Фонтанки, в доме 48.
Она была создана в 1948 году. Это была первая в стране средняя школа с углубленным изучением английского языка. Школа считалась «элитной». Ее можно назвать «дитем холодной войны»: отношения с Америкой после 1945 года резко ухудшились, и требовались люди, в совершенстве знающие «язык врага», с детства говорящие на нем.
Среди выпускников нашей школы — целый ряд разведчиков, в том числе и разведчиков-нелегалов…
Но мои школьные годы пришлись уже на хрущевскую оттепель. И атмосфера в школе, и школьная программа стали гораздо более мирными. Мне до сих пор помогают школьные знания английского языка, а также «оксфордское произношение», постановке которого уделялось большое внимание. Такие предметы, как зарубежная география, зарубежная история, зарубежная литература полностью велись на английском языке. Происходило погружение в языковую среду. У нас преподавали профессора и доценты Ленинградского университета.
— Наверное, в такой «элитной школе» царила жесткая дисциплина?
— Да, к нам предъявляли более высокие требования, чем к ученикам обычных учебных заведений. И нагрузка была большая. В течение всех школьных лет у нас было по 8-9 часов английского языка в неделю, включая предметы, преподававшиеся на английском языке.
Но, с другой стороны, количество учащихся было сравнительно небольшим. И в школе царила теплая, почти домашняя атмосфера. Школьная дружба продолжалась еще долгие годы после окончания учебного заведения. Например, нынешний главный офтальмолог Санкт-Петербурга, профессор Юрий Сергеевич Астахов тоже учился в этой школе. И у нас сложились добрые, приятельские отношения, которые продолжаются до сих пор.
— А почему после школы Вы решили поступать в медицинский институт?
— У нас в семье царило уважение к профессии медика. И это семейное влияние не могло не сказаться. Еще будучи подростком, я понял, что врач — это необычная специальность. В ней важна не только профессиональная подготовка, но и особый набор личностных качеств. Врач — это человек, который способен брать ответственность на себя, принимать важные решения и отвечать за их последствия.
И еще одна особенность медицинской специальности меня заинтересовала. Во времена моей юности еще не было такого термина — «качество жизни». Но все равно было очевидно, что медики делают жизнь людей лучше. Сохраняя и восстанавливая здоровье пациентов, борясь с различными хворями, они не только продлевают жизнь. Они делают ее более насыщенной, более счастливой. Мне тоже хотелось стать одним из «волшебников», способных помогать людям!
В Первом Ленинградском медицинском институте имени академика И.П. Павлова учился одноклассник моего старшего брата. Он с увлечением рассказывал о своем вузе. И я тоже решил поступить, как говорится, за компанию.
Доцент Е.Б. Мартынова, к.м.н. Л.В. Чекурова, профессор В.Н. Алексеев
— Не разочаровались?
— Учеба увлекла сразу. Я понял, что медицина — дело моей жизни. Захотелось совершенствоваться в этой области. Добиваться результатов.
— Когда Вы заинтересовались офтальмологией?
— Предмет «Глазные болезни» предлагается на пятом курсе. Но, разумеется, у меня была возможность познакомиться с основами офтальмологии гораздо раньше. Однажды я взглянул в щелевую лампу и осознал удивительную, манящую красоту человеческого глаза. Как красив человеческий глаз! Именно его исследованию я решил посвятить свою жизнь.
На выбор специальности оказало влияние еще одно событие, о котором не могу не упомянуть. В студенческие годы мне довелось прочитать замечательную книгу «Клиническая офтальмология», написанную в 1919 году профессором Сергеем Селивановичем Головиным (1866—1931). К этому времени у меня была возможность познакомиться и с рядом других фундаментальных трудов по офтальмологии. Но именно работа Головина произвела неизгладимое впечатление.
— Чем Вам заполнилась эта книга?
— Во-первых, она написана ясным, понятным, доходчивым языком. Во-вторых, язык Головина — очень красивый, образный и яркий. Честно говоря, в то время мне даже было трудно себе представить, что научную книгу можно читать «на одном дыхании»! В-третьих, монография Головина обобщает его огромную и разнообразную клиническую практику. В-четвертых, уже позже я узнал об обстоятельствах написания этой книги.
Их нельзя не считать примечательными. Профессор С.С. Головин не скрывал своих монархических убеждений. В начале двадцатых годов его несколько раз арестовывали. Значительную часть монографии он написал, сидя в тюрьме. «Клиническая офтальмология» до сих пор занимает почетное место в моей домашней библиотеке.
