Как бы ни называли Санкт-Петербург — Питер, Северная Венеция, культурная столица России, Северная Пальмира — для всех нас и на все времена он сохранит за собой одно-единственное имя: Город-Герой Ленинград.
В год 70-летия снятия блокады, накануне Дня Победы, мы встретились с профессором Юрием Сергеевичем Астаховым, главным офтальмологом Санкт-Петербурга.
Это и ему, маленькому мальчику Юре, в 1941 году поэт Джамбул посвятил слова: «Ленинградцы, дети мои, ленинградцы, гордость моя!»
— Юрий Сергеевич, девятисотдневная защита осажденного Ленинграда — это повесть мужества и геройства ленинградцев, подвигу их нет равных. Ни бомбардировки, ни артиллерийские обстрелы не сломили волю и патриотический дух жителей города…
— Если говорить о героизме людей, несомненно, он был везде. Ленинградцы находились в условиях жесточайшей блокады. Степень страдания мирных жителей в течение этих страшных 900 дней нельзя сравнить ни с чем: голод, холод, артобстрелы, бомбежки. Вы правы в том отношении, нисколько не умаляя заслуги других городов-героев, Ленинград находится на особом положении.
А вы, мои друзья последнего призыва!
Чтоб вас оплакивать, мне жизнь сохранена.
Над вашей памятью не стыть плакучей ивой,
А крикнуть на весь мир все ваши имена!
Да что там имена! Ведь все равно — вы с нами!..
Все на колени, все! Багряный хлынул свет!
И ленинградцы вновь идут сквозь дым рядами —
Живые с мертвыми: для славы мертвых нет.Анна Ахматова, 1942 г.
— Мой отец, летчик-фронтовик, воевал в Ленинграде. Мне, школьнику, он говорил, что миллион жизней — слишком высокая плата…
— Мне кажется, что вопрос так не может быть поставлен. Я прекрасно представляю себе последствия захвата города врагом. Это были бы колоссальные жертвы среди оставшихся ленинградцев, среди солдат и офицеров, защищавших Ленинград. Бои бы шли по всему городу: все угловые здания были превращены в ДОТы (долговременные огневые точки — прим. ред.), все перекрестки улиц простреливались. Я не военный человек, не могу судить профессионально, но это привело бы к большим жертвам и на других фронтах. Миллион — это много, а 100 тысяч, 200 тысяч человек — нормальная плата? Где находится грань? Здесь граница не численная, а, если хотите, морально-патриотическая. Ленинград нельзя рассматривать отдельно от всей истории Великой Отечественной войны, и, как мне кажется, нельзя говорить: «Эти жертвы обоснованные, а те — нет». Судьба одного человека очень важна с нравственной точки зрения. На мой взгляд, несмотря на колоссальные жертвы, оборона города была оправданной и в значительной степени имела психологическое воздействие. Представьте себе, если бы город пал, и объявили, что немцы в Ленинграде. Это был бы жесточайший психологический удар.
— На войне воюют солдаты, их жертвы оправданы самой логикой войны, а в Ленинграде гибли мирные жители: дети, женщины, старики…
— Понимаете, в чем дело, фашизм вел войну не только с солдатами, фашизм вел войну с советским народом. Для гитлеровцев не существовало ни женщин, ни детей, ни стариков. Мою прабабушку в Тверской области солдаты убили, когда стаскивали с нее валенки. И подобных случаев не счесть. Это была война на уничтожение народа.
— Юрий Сергеевич, как Вы называете свой город: Ленинград, Санкт-Петербург или Питер?
— Видите ли, я никогда не скажу: «Блокада Санкт-Петербурга»…
— …безусловно…
Часть дома № 52 по улице Плеханова (сейчас Казанская ул.), пострадавшего от попадания снаряда, 1941 г. В этом доме с 1902 года по сегодняшний день живет семья Астаховых. (Автор снимка — А.С. Рахмилович)
— Но я не могу забыть и город Санкт-Петербург, потому что моя семья живет здесь больше 100 лет. Мы в нашей квартире на Вознесенском проспекте живем с 1902 года. А еще раньше дедушка жил на соседней улице, которая сейчас называется Декабристов, а раньше была Офицерской. Для меня каждое из названий города будет правильным в определенном временном контексте. Но в 1991 году, я считаю, было принято справедливое решение вернуть ему историческое название «Санкт-Петербург». Мой дед работал в Санкт-Петербурге, отец родился в Санкт-Петербурге, я — в Ленинграде, работаю в Санкт-Петербурге, внуки родились в Санкт-Петербурге, так что все-таки Санкт-Петербург. Город заложил Петр Великий, и об этом нам не следует забывать. У каждого города есть свое лицо, душа. Петербург, конечно, стал совсем другим городом по сравнению с довоенным или послевоенным Ленинградом. Когда большая часть населения погибла, а на их место приехали люди из самых разных регионов страны, лицо города стало другим. Менялись, естественно, условия жизни, но некоторые традиции сохраняются до сих пор, некоторые возрождаются. И наша задача заключается в том, чтобы город и дальше сохранял свою самобытность.
— Как Вы думаете, почему прошлое в нашей памяти живет в черно-белом изображении?
— Я думаю так: когда вы решаете какую-то задачу, у вас есть много составляющих, но вывод бывает один, который и остается в памяти. Условия задачи, пути ее решения, возникающие при этом ошибки, меркнут. Возможно, эти нюансы и создают цветную гамму, а когда вы знаете только начало и конец, у вас и получается черно-белое изображение. Так, наверное, но, возможно, я не прав.
— Вы были совсем маленьким, когда началась война. Как получилось, что Вы остались в городе?
— Мой отец не был военнообязанным, всю войну проработал в Институте им. Бехтерева. Представьте, маленький ребенок, ехать некуда, да и никто тогда не думал, что город будет в блокаде. Когда же пошла массовая эвакуация по «Дороге жизни», причем нередко взрослые — отдельно, дети — отдельно, семьи разлучались, было принято решение остаться всем в городе. Будь что будет, а ехать куда-то по отдельности с 50% вероятностью остаться живым… Мне сейчас трудно судить, какая была логика родителей, но думаю — «пережить вместе трудные времена, а если суждено погибнуть — тоже вместе». Но повторяю, ни у кого и в мыслях не было, что совсем скоро наступят тяжелейшие времена.
— Я читал воспоминания ленинградцев, они пишут, что война уже подходила к городу, а магазины еще продолжали работать, и люди по довоенной привычке покупали 100 г масла, 200 г сыра и т.д. Никто не думал создавать дома продовольственные запасы…
— Вы правы, все были уверены, что война быстро закончится.
— Юрий Сергеевич, что-то осталось в Вашей памяти, или блокада для Вас — это воспоминания родных?
— В память врезалась воздушная тревога, отбой воздушной тревоги, для меня эти звуки вполне реальны, существуют до сих пор…
— Тиканье метронома…
Объявление об обмене вещей на продукты
— Тиканье метронома, черная тарелка репродуктора, бомбежка. Немцы регулярно совершали обстрелы, бомбили город, поскольку на определенном этапе войны у них было полное превосходство в воздухе. Помню, однажды во время бомбежки меня мама поставила на подоконник, свет был погашен, и сквозь щелочку в светомаскировочных шторах я увидел картину, которую запомнил на всю жизнь: горит небо — прожектора, трассирующие пули, пожар — горел судостроительный завод, горели гигантскими факелами аэростаты воздушного заграждения… Не забуду, как дрожали стекла от залпов зенитных орудий, они стояли недалеко, рядом с Исаакиевским собором, около Александровского сада, на набережной. Остались в памяти бегающие по улицам огромные, с кошку, крысы.
