— Почему Вы выбрали офтальмологию?
— Вы, конечно, слышали о «летучих отрядах» профессора Беллярминова (подвижные группы медиков, боровшиеся с трахомой и слепотой в труднодоступных районах России в конце XIX — начале XX в. — прим. ред.). Мой дед участвовал в этих отрядах, и у меня от него остался набор стекол. Об этом я знал вскользь, а в офтальмологию меня привело заболевание жены. Я учился на 3-м курсе, когда мы поженились, и она попала в эту клинику. Можно сказать, я здесь прижился. А на 4, 5, 6 курсах я уже основательно занимался офтальмологией.
— Юрий Сергеевич, если бы Вам представилась возможность воспользоваться машиной времени, в какую эпоху Вы хотели бы попасть, с кем пообщаться?
— Очень трудный вопрос… Но могу сказать, что меня вполне устраивает моя сегодняшняя жизнь. А если пообщаться с людьми, то, скорее всего, выбрал бы пушкинское время.
…Во время блокады папа познакомился с одной женщиной, мы стали хорошими друзьями. Звали ее Надежда Николаевна Хитрова. Жила пожилая женщина, почти старушка, на набережной Невы, в маленькой комнатке большой квартиры, которая некогда принадлежала ей. Надежда Николаевна находилась в бедственном положении…
— «в стесненных обстоятельствах» — как говорили о себе оставшиеся в России дворяне.
— Она жила в очень стесненных обстоятельствах. Но в 1942 году Иосиф Виссарионович высказался о том, что необходимо помнить своих героев: Суворова, Кутузова. Настоящая фамилия Надежды Николаевны была не Хитрова, а Кутузова-Хитрово. Мой отец работал консультантом в целом ряде учреждений, где лечилось высокое начальство, и поспособствовал тому, чтобы Надежду Николаевну, внучку легендарного фельдмаршала, возвратили из небытия. Ей дали квартиру, стали приглашать на различные торжественные мероприятия в качестве почетного гостя. Надежда Николаевна мне подарила муаровую ленту от ордена Михаила Илларионовича. Когда в Москве восстанавливали музей в Филях, это было в 60-е годы, сотрудники музея каким-то образом узнали, что у меня есть эта вещь. Поскольку я считал, что лента является достоянием народа и не должна принадлежать мне, я ее передал музею. Думаю, она там хранится…
Интервью подготовил Сергей Тумар
При подготовке интервью были использованы материалы, предоставленные профессором Ю.С. Астаховым, а также фотографии с сайта www.waralbum.ru
* * *
В блокированном городе оказалось 2 544 тысячи гражданского населения, в том числе около 400 тысяч детей. Кроме того, в пригородных районах (в кольце блокады) осталось 343 тысячи человек [Цифры по г. Ленинграду приведены по учету выдачи хлебных карточек в сентябре 1941 года и котловому довольствию (расчетно); по пригородным районам — по данным облисполкома от 20 сентября 1941 года]. В сентябре, когда начались систематические бомбардировки, обстрелы и пожары, многие тысячи семей хотели бы выехать, но пути были отрезаны. Массовая эвакуация граждан началась только в январе 1942 года по Ледовой дороге.
Исходя из фактически сложившегося расхода, наличие основных пищевых товаров на 12 сентября составляло [Цифры приведены по данным учета, произведенного отделом торговли Ленгорисполкома, интендантства фронта и КБФ]:
Хлебное зерно и мука на 35 суток
Крупа и макароны на 30 "
Мясо и мясопродукты на 33 "
Жиры на 45 "
Сахар и кондитерские изделия на 60 "
В эти данные не включены консервы и сухари, имевшиеся в войсках в качестве неприкосновенных запасов, а также небольшое количество муки, хранившейся как аварийный фонд на специальных кораблях Балтфлота.
Со дня осады война для Ленинграда приняла форму борьбы еще более острой, затрагивающей поголовно все население, не исключая детей, стариков, больных. Для победы требовалось время, а чтобы выиграть время, нужно было продержаться. Следовательно, каждой тонной продовольствия надо было дорожить в интересах обороны города.
2 сентября Ленгорисполком проводит первое сокращение продажи хлеба гражданскому населению с начала введения карточной системы. С этого дня рабочие стали получать 600, служащие 400, иждивенцы и дети по 300 граммов хлеба в день.
Лица, находившиеся на излечении в больницах, обязаны были сдавать карточки администрации лечебных учреждений, которая удерживала продовольствие за период их нахождения в больнице. Такой же порядок распространялся и на детей, находившихся в детских домах. Строгий режим позволил сократить дублированный расход продовольствия на 80 тысяч человек в месяц. Однако проведенных мероприятий оказалось крайне мало, расход был не по запасам.
12 сентября проводится второе сокращение хлебной нормы. Рабочим стали отпускать 500, служащим и детям по 300, иждивенцам 250 граммов хлеба.
Соль и спички в первые месяцы осады продавались без ограничения. В декабре в порядке предосторожности стали отпускать на карточку 400 граммов соли и четыре коробки спичек, что было вполне достаточно. Зато остро нуждались жители города в керосине. Много перенесли они горя и немало потеряли здоровья в поисках этой жидкости, чтобы осветить жилище и сварить скудную пищу. В сентябре выдали по 2,5 литра керосина на человека, и на этом выдача закончилась. До февраля 1942 года керосин гражданскому населению не отпускался, освещались только общественные здания, госпитали, больницы, детские учреждения. Мыло выдавали регулярно по 200 граммов на человека в месяц.
За весь период блокады фашистам не удалось нанести серьезного ущерба запасам продовольствия, за исключением гибели около 3 тысяч тонн муки и 2500 тонн сахара. Эти потери произошли в первые дни налета вражеской авиации.
К 20 сентября на склады торгующих организаций поступило 2352 тонны картофеля и овощей. Большая часть картофеля в это время еще оставалась в земле, так как картофельные поля оказались в зоне обстрела. Заметив движение людей на поле, немцы открывали огонь, и многие смельчаки гибли. На помощь колхозникам пришли рабочие и служащие предприятий Ленинграда. Убирали картофель больше по ночам, пробирались на поля ползком, прятались в воронках, лежа копали землю и собирали картофель в кучи.
Из всех продуктов хлеб по объему занимал самое большое место. Доставлять муку или зерно с «Большой земли», как называли в то время территорию страны по ту сторону кольца обороны, по Ладожскому озеру в первые месяцы осады в размерах, обеспечивающих даже минимальную потребность, было невозможно. Вопрос снабжения хлебом являлся вопросом жизни и смерти.