Оправдывая своё название, рубрика «К незримому солнцу» значительную часть публикаций посвящает людям, полностью лишённым зрения. В этот раз мы поговорим о пациентах с монокулярным зрением.
Не все пациенты, вынужденные пользоваться глазными протезами, имеют право на инвалидность и соответствующие льготы. Но, в любом случае, после удаления (энуклеации) глаза человек пожизненно нуждается в особом внимании врачей-офтальмологов, а также в профессиональной психологической поддержке.
Корреспондент газеты «Поле зрения» посетил Уральский Центр глазного протезирования в Челябинске и встретился с инвалидом второй группы по зрению Н.В. Уткиной. В 2008 году она стала пациенткой этого Центра и с тех пор регулярно получает здесь необходимую помощь. Кроме того, в течение пяти лет, с 2009 года по 2014 год, Наталья Владимировна работала в этой организации в качестве администратора и юриста.
В настоящее время Н.В. Уткина трудится специалистом по реабилитации (реабилитологом) Челябинской местной организации Всероссийского общества слепых (ВОС). Несмотря на то что формально наша собеседница уже не является сотрудником Уральского Центра глазного протезирования, эта тема продолжает оставаться для неё очень важной. В качестве реабилитолога она регулярно консультирует пациентов, оказавшихся в такой же жизненной ситуации, что и она сама.
Ещё одной собеседницей журналиста в Челябинске стала Е.А. Арнаут, жительница города Нижний Тагил Свердловской области. Она приехала в Уральский Центр глазного протезирования вместе со своей восьмилетней дочерью Полиной, в младенчестве лишившейся одного глаза из-за онкологического заболевания органа зрения. Елена Александровна рассказала о том, с какими проблемами сталкиваются родители детей, нуждающихся в глазном протезировании.
Н.В. Уткина: «Я не стесняюсь своего протеза»
Н.В. Уткина в рабочем кабинете ВОС
— Наталья Владимировна, потребность в глазном протезировании возникает у людей по самым разным причинам. Не могли бы Вы поделиться своей историей?
— В 11 лет, в декабре 1986 года, у меня произошла тяжёлая травма. В результате детской шалости произошло проникающее ранение левого глаза пилочкой для ногтей.
К сожалению, дальнейшие события развивались неблагоприятным образом. Во время травмы дома находилась мама. Она вызвала по телефону «Скорую помощь». Но в течение нескольких часов «Скорая» не приезжала.
Потом мы с мамой на общественном транспорте поехали в одну из городских больниц. Но там нас не приняли. Мы поехали в другую городскую больницу: там нас тоже не приняли. Наконец, мы оказались в Третьей городской клинической больнице (она действительно оказалась у нас третьей по счёту в наших скитаниях!), где меня госпитализировали и сразу же отправили на операционный стол. Что в итоге получилось? К сожалению, за это время в глаз была занесена инфекция.
— Именно эта инфекция стала причиной энуклеации глаза?
— Левый глаз был разрушен уже в момент травмы. По сути, он не подлежал «восстановлению». Но инфекция негативно сказалась — и продолжает сказываться! — на зрительных функциях правого глаза, моего единственного оставшегося глаза.
— Когда была произведена энуклеация глаза?
— Сначала я три месяца находилась в городской больнице в Челябинске. И тогда речь не шла об энуклеации. Врачи стремились сохранить орган зрения, хотя он с момента травмы полностью утратил зрительные функции. Потом меня направили в Москву, в Институт глазных болезней им. Гельмгольца. Там врачи сказали, что необходима энуклеация и последующее глазное протезирование.
Это было в начале 1987 года. Протезирование было осуществлено в Москве. Тогда я не знала, что вполне можно осуществить протезирование и в родном Челябинске. С тех пор, до 2008 года, когда я стала пациенткой Уральского Центра глазного протезирования, я ежегодно ездила в Москву, для приобретения нового протеза.
Все эти годы я пользовалась стеклянными протезами, изготовленными в Москве. А в Челябинске перешла на пластиковые протезы.
— Вам удалось быстро привыкнуть к протезу?
— Я не стесняюсь своего протеза. И никогда его не стеснялась. Протез мне не мешает. Проблема заключается не в самом протезе, который в повседневной жизни я даже не замечаю, а в монокулярном зрении. Люди с монокулярным зрением видят мир по-другому.
Н.В. Уткина в Уральском Центре глазного протезирования
— Но ведь когда человек закроет один глаз или завяжет его повязкой, он видит практически так же, если не считать сузившегося поля зрения. В чём же особенность монокулярного зрения?
— У подавляющего большинства людей зрение бинокулярное. Именно оно позволяет видеть «объёмную картинку». Как это ни странно для несведущих людей, некоторое время бинокулярное зрение сохраняется, даже когда второй глаз перестаёт действовать. Это происходит в течение примерно трёх месяцев. Таким образом, человек потерявший возможность видеть одним глазом, начинает замечать перемены только через три месяца.
Что изменилось в моей жизни? При монокулярном зрении стало гораздо сложнее определять расстояние до предмета. Это касается, например, приближающихся машин на дороге. Можно, конечно, определить расстояние до машины по шуму мотора и её размерам, но вполне реально и ошибиться.
Типичная проблема людей с монокулярным зрением: им бывает трудно поставить чашку или бокал на стол. Нередко они «проносят» предмет мимо стола, и он падает на пол. Когда в чашку наливается какая-то жидкость, особенно бесцветная, то трудно определить, сколько уже налито. Можно или недолить жидкость, или, наоборот, перелить. Мы не видим, не чувствуем глубину стакана.
Также «монокуляры» могут сесть мимо стула. Им трудно спускаться по ступенькам. А вот подниматься по ступенькам вверх уже легче…
В двухмерном мире ступеньки нередко «сливаются» друг с другом. Трудно понять, где начинаются ступеньки и где они заканчиваются.
Ещё у «монокуляров» появляется страх слепоты. И я это испытала на себе. Если потерян один глаз, то возникает страх, что лишишься и второго. От этого страха трудно избавиться.
По моим ощущениям, не все врачи-офтальмологи осведомлены о проблемах пациентов с монокулярным зрением. Особенно это касается обычных районных поликлиник.
Я рассказала ещё далеко не обо всех проблемах «монокуляров». Ещё нам трудно опознать бордюр (поребрик) тротуара. Мы не видим, где кончается бордюр и начинается проезжая часть. Нам сложно идентифицировать летящие или быстро передвигающиеся предметы. Именно поэтому «монокулярам» трудно участвовать в коллективных играх с мячом. Во-первых, мы не видим (или плохо видим) сам мяч. Во-вторых, есть опасение, что этот мяч попадёт в единственный глаз и травмирует его.
— Вы говорите о проблемах всех людей с монокулярным зрением? Или только тех, кто пережил энуклеацию глаза и вынужден пользоваться глазными протезами?
— У всех «монокуляров» общие проблемы. Но здесь надо сделать исключение. Людям, у которых монокулярное зрение с самого детства, которые никогда не имели бинокулярного зрения, как правило, гораздо легче. Им не нужно было «перестраиваться». В их памяти нет картин «прошлой жизни».
Энуклеация глаза, за редчайшими исключениями, производится тогда, когда его зрительные функции полностью и безвозвратно потеряны. Поэтому сама по себе эта операция не ассоциируется у пациентов с потерей зрения. На этом глазу они его потеряли раньше! Но всё же операция является тяжёлой психологической травмой. И все проблемы, связанные с монокулярным зрением, воспринимаются острее, жёстче, больнее.
Конечно же, собственный глаз никто терять не хочет, даже если этот глаз не видит. Пациентам можно помочь, если врач-офтальмолог чётко, спокойно, доброжелательно, понятным языком объяснит необходимость, неизбежность удаления глаза в данном конкретном случае. Психологическую помощь могут и должны оказать и мастера-протезисты. Хотя это и не входит в их прямые должностные обязанности, но все, кто связан с глазным протезированием, должны быть немного психологами.
— Как реагировал Ваш второй глаз на изменившуюся жизненную ситуацию?
— У всех «монокуляров» второй глаз испытывает повышенную нагрузку. Но у меня эта ситуация усугубилась тем, что воспаление, которое развилось в травмированном глазу, затронуло и здоровый глаз. С шестнадцати до тридцати лет зрение у меня постоянно ухудшалось, и я испытывала страх перед полной слепотой.
