«Тёмная сторона Луны» — это неофициальное название нейрологической и нейрохирургической части нашего отделения. Она находится всё на том же втором этаже, но совершенно отдельно. После того как многие службы нашей больницы перехали в новое шикарное здание, нам, оставшимся в старом, неожиданно тоже перепало: как Малышу доставались от старшего брата Боссе пижамы, так и нам осталось от реанимации отлично оборудованное помещение, из которого она выросла.
Наше отделение — это просто «солянка сборная»: тут тебе и стреляные раны, и сепсис, и инфаркт, и инсульт, и последствия автомобильных аварий, и в принципе любые тяжёлые диагнозы. Поэтому частенько у нас бывают такие концерты, что дух захватывает: кто орёт дурным голосом, кто бубнит одну и ту же фразу, не переставая, кто норовит выпрыгнуть из кровати каждые пять минут... И всё это сопровождается непрерывным звоном, дзиньканьем, бибиканьем и гуденьем разнообразных мониторов. И нормальным людям (к которым с натяжкой можно причислить медперсонал) выдержать трудно, а уж не совсем нормальным, то есть больным, и подавно.
Поэтому особая категория больных, которым противопоказаны излишние внешние раздражители, направляется как раз на «тёмную сторону», в нейрологию, где всегда приглушён свет и поддерживается тишина. Почти все пациенты находятся там на так называемом Brain Injury Protocol (режим мозговой травмы), и на двери их палат вешается табличка, оповещающая посетителей, что больному не разрешается смотреть телевизор, разговаривать по телефону, принимать больше двух посетителей одновременно, а также что в его присутствии запрещены громкий разговор, шутки и поддразнивание. Как ни странно, больные обычно не возражают против таких мер. Они или, как говорится, в отключке, или уже достаточно соображают, чтобы понимать, что мы не для собственного садистского удовольствия лишаем их этих маленьких радостей. Наибольшую проблему в этих случаях представляют члены семей. У каждого больного в палате свой телефон, но у таких «протокольных» мы его отключаем, и все звонки идут через нас. И вот, например, звонит жена:
— Как там мой Васечка?
— Чувствует себя неплохо, сейчас отдыхает.
— Дайте мне с ним поговорить.
— Ему нельзя говорить по телефону, вы же помните, он на специальном режиме. Нужно дать мозгу возможность отдохнуть.
— Как это так? Я вчера звонила, и меня соединили с Васечкой! Почему вдруг сегодня нельзя?!
Тут возможны два варианта: или действительно кто-то по недосмотру дал ей поговорить с мужем и создал непозволительный прецедент, или она, мягко говоря, преувеличивает, или, грубо говоря, привирает. В любом случае, мой долг – защитить пациента, поэтому я извиняюсь за вчерашнее нарушение режима и уверяю супругу Васечки, что сегодня это не повторится. Она воспринимает это как личное оскорбление и лезет в бутылку, а я заговариваю ей зубы и рассказываю, как Васечка с аппетитом пообедал, и как я принесла ему мороженое в награду за хорошее поведение. Супруга ревниво осведомляется, какое было морожение, и получив уверение, что самое обычное ванильное, успокаивается. Любимое Васечкино крем-брюле с орехами и взбитыми сливками будет его ждать дома в день выписки, и никакими жалкими больничными разносолами этого великолепия не затмить.
Разговаривать с членами семей больных — это как пробираться по минному полю. Особенно когда не видишь человека – по телефону. При личной беседе всё-таки легче: можно уловить перемену настроения по выражению лиц, жестам и сгущающейся грозовой атмосфере в палате и успеть подготовиться к атаке или круто изменить тактику, но и это не всегда помогает. Нет-нет да и наступаем мы на противопехотные мины... Но медсестра, в отличие от сапера, может ошибаться столько раз, сколько нужно, поэтому мы поднимаемся, отряхиваемся, трясём головой и резвой рысцой бежим дальше по своему минному полю.
Итак, что мы лечим в нашей нейрохирургии:
- самые разнообразные травмы;
- опухоли мозга;
- инсульты и кровоизлияния;
- энцефалопатию разной этиологии (менингит, СПИД, гепатит, послеоперационный психоз).
Берегись автомобиля
Много раз в день за окнами слышится приближающийся рокот вертолёта, и тут же по больнице разносится бодрое: «Команда «Альфа», на выход! Подъёмная команда, на вертолётную площадку!». Вызывается «Альфа» — это значит, что летит больной со сложной травмой, с вовлечением нескольких систем организма: то есть у него, например, сломана нога, пробита голова, прострелена грудь, а ещё насморк и кашель. Шутка. А команда «Бета» вызывается тогда, когда задействована только одна система: всё хорошо, но вот одно лёгкое в коллапсе.
Самая урожайная разновидность травм – автомобильные аварии. Чаще всего, прямо как из «Кавказской пленницы», «организм, отравленный никотином, алкоголем и излишествами нехорошими всякими» 1 садится за руль и либо – в самом благоприятном случае – успевает въехать в столб или перевернуться до выезда на скоростное шоссе, либо проделывает то же самое, но уже на другой скорости и часто успевает забрать с собой ещё несколько человек.
Когда к нам поступает травма, то имя больного кодируется буквой греческого алфавита и цветом, а возраст почему-то автоматически указывается 112 лет. Часто больной поступает к нам в бессознательном состоянии и сам сообщить никаких сведений не может, но даже если и найдут у него в кармане бумажник с водительскими правами, то просто примут их к сведению. И права, и бумажник, да и штаны могут быть, как говорится, с чужого плеча. Так что пока полиция ищет членов семьи для подтверждения личности пострадавшего, он пребывает в больнице под кодовым названием «Оранжевая Лямбда», я не боюсь этого слова. К тому же, если в аварии было задействовано несколько пострадавших, лучше, если члены их семей будут как можно меньше знать о том, где лечится виновник происшествия. А то мало ли что им в голову взбредёт...
Автодорожные травмы квалифицируются по степери тяжести в зависимости от того, кто в кого въехал. Так и в диагнозе записывается, например: «Бирюзовый Эпсилон, множественные травмы. Велосипед против грузовика». Интересно, и кто же победил, невольно закрадывается мысль... Понятно, что велосипеду не поздоровилось, а уж велосипедисту и подавно.
Машину в Америке начинают водить рано, с шестнадцати лет, и хоть для юных водителей существует масса ограничений – не ездить с другими подростками в течение полугода после получения прав, после десяти вечера и так далее – они, естественно, всеми правдами и неправдами их нарушают, и в лучшем случае их ловит дорожная полиция и лишает прав, а худшем они оказываются у нас в нейрохирургическом отделении. Я на полном серьёзе предлагала водить к нам экскурсии из старшеклассников и показывать экспонаты – вот они, такие же мальчишки и девчонки, которым вчера было море по колено, теперь лежат в памперсах и бессмысленно мычат, а родители рыдают над ними и своими несбывшимися надеждами.
Щас как дам ремня!
Это я имею в виду ремень безопасности. Не знаю, изменилось ли к нему отношение в сегодняшней России, но когда я в последний раз была на исторической родине, таксисты всё также рекомендовали «накинуть ремешок». Надо сказать, что я, даже в ту далёкую пору, когда тлетворное влияние Запада ещё не омрачало мой послужной список, всегда бесила водителей своей приверженностью к пристёгиванию, и они считали своим долгом мне растолковать, что при аварии лучше вылететь из машины, чем остаться в ней, и обязательно рассказывали какую-нибудь святочную историю на эту тему. Ну что же, я уверена, что среди читателей есть немало автомобилистов с собственным мнением на этот счёт, так что пусть они сами решают этот гамлетовский вопрос, я же вам скажу чисто по-научному и деликатно, чтобы никого не обидеть... брехня это и сплошной мачизм!
Вот вам пример из жизни. У нас в отделении лежала молодая женщина. Везла детей домой из детского сада, они уронили игрушку, заплакали, и она отстегнулась, чтобы её поднять. И въехала в столб. У мамы – черепно-мозговая травма, которая обрекла её на растительную жизнь, а дети, которые были пристёгнуты, отделались лёгким испугом. В общем, я вам советую пристёгиваться, дорогие читатели! Как говорил Синдбад-мореход, «На Аллаха надейся, а верблюда привязывай»2.
Стреляли...
В прошлом месяце у нас на 680-м шоссе произошёл трагический случай. Дорожный патруль становил машину для проверки средь бела дня, видимо, по поступившему сигналу. А тётка за рулём в него бац – и выстрелила. Ну натурально, второй полицейский застрелил тётку, и обе травмы привезли к нам. Тётка отдала богу душу в приёмном отделении, а полицейский, которого парализовало, прожил пару дней, после чего семья приняла решения снять его с вентилятора и дать ему умереть, причём все его органы были переданы в донорскую систему. Сиротами остались четверо детей.
Примерно такая же по завязке история приключилась в славном городе Ричмонде, о котором я уже неоднократно писала. Один молодой человек гангстерских убеждений сильно побил другого не столь молодого человека, после чего дочь пострадавшего выстрелила в вышеупомянутого молодого человека. В результате его тоже парализовало, и он также был помещён на аппарат искусственного дыхания. На этом сходство с первой историей заканчивается. Как вы думаете, какое же решение приняла его семья, когда стало ясно, что лучше уже не будет? А решение было такое: всё оставить как есть, а они все будут молиться пресвятой деве, чтобы она его излечила. А кто платить будет? Ну... они все будут молиться пресвятой деве, чтобы она ниспослала денег на лечение. Насколько я знаю, они до сих пор молятся, потому что больной всё ещё у нас в отделении. Медицинской страховки у него, естественно, нет, и платят за его пребывание в больнице все налогоплательщики штата, включая и вашу покорную слугу. Никто же не выкинет его на улицу! Надо больного стабилизировать, а потом переводить в реабилитационную клинику, хотя уж какая там реабилитация – одна говорящая голова осталась.
Страницы: 1 2
