Интервью с доктором Наргис Риводжидиновной Маруповой получилось абсолютно спонтанным. В перерыве между заседаниями V Международного научно-образовательного форума «Офтальмогеронтология — инновационные решения проблем» мы оказались за одним кофейным столиком, познакомились, разговорились. Мне оставалось только включить диктофон.
Наргис Риводжидиновна, скажите, пожалуйста, что привело Вас на эту конференцию?
Прежде всего, на эту конференцию меня привела любовь к офтальмологии. Кроме того, я получила приглашение, благодаря которому узнала о предстоящем форуме. Хочу передать слова благодарности оргкомитету, приславшему мне приглашение.
Давно Вы испытываете «нежные чувства» к офтальмологии?
Давно, с самого детства. В школе мне очень нравилась биология, анатомия человека. А любовь к офтальмологии возникла после окончания Новосибирского государственного медицинского университета в 2011 году, когда я выбрала интернатуру по данному направлению. Через год, в 2012 году, окончив интернатуру в НГМУ, получила специальность «врач-офтальмолог».
Вспомните, пожалуйста, своих учителей.
Кафедра офтальмологии имела две учебные базы: Городская клиническая больница №1 и Новосибирская областная клиническая больница, где подготовкой интернов руководила Анжела Жановна Фурсова. Я училась на базе городской больницы. Не могу не назвать заведующего кафедрой профессора Владимира Васильевича Лантуха, доцента кафедры Татьяну Юрьевну Ким, отзывчивого человека, всегда готового помочь в любом вопросе; ассистента кафедры Наталью Олеговну Пытель. У Владимира Васильевича Лантуха своя клиника в Новосибирске, где он знакомил нас с факоэмульсификацией катаракты, так как в городской больнице катаракту лечили методом экстракапсулярной экстракции. Если не ошибаюсь, продолжают работать по этой методике и сейчас.
После окончания интернатуры я недолго проработала доктором в поликлинике, затем перешла в компанию «Алкон», куда меня пригласили на должность тренера по факоэмульсификации катаракты. Я занималась обучением докторов по международной программе под названием «Безопасная хирургия». В должности тренера по ФЭК я проработала 6 лет. На мои занятия приезжали молодые доктора как государственных, так и частных клиник от Томска до Иркутска. Всего я подготовила 25 хирургов, из которых 22 человека активно оперируют. Несколько человек уже заведуют отделениями, кто-то уехал в другие города Сибири, кто-то поближе к Москве или на юг.
Сейчас я работаю офтальмологом, однако недавно окончила курсы пластической хирургии, прошла ординатуру в Сеченовском университете. Таким образом, у меня две врачебные специальности.
Почему вдруг пластическая хирургия?
В Москве я встретила свою подругу, которая окончила курс пластической хирургии и открыла собственную клинику в Новосибирске. Она пригласила меня в операционную, и я увидела, как операция изменила состояние пациентки. После маммопластики молодая женщина буквально расцвела, как будто ей для полного счастья чего-то в жизни не хватало, и тут она это получила. Однако важно понимать, что после пластической хирургии пациент не сможет изменить свою жизнь, если, прежде всего, не изменит свою голову.
То есть, насколько я понял, люди идут на пластическую хирургию не только для того, чтобы изменить внешность, но и надеются, что операция изменит их жизнь?
Конечно! Кроме того, я учусь на клинического психолога и прекрасно понимаю, что человек – это не только тело, но, самое главное – мозг. То, как мы думаем, влияет на формирование нашего окружения, наши поступки и восприятие мира. Приходя к пластическому хирургу, люди чаще всего ставят перед собой две цели: помолодеть и изменить свою жизнь через операцию. Важно, чтобы пациент понимал, что, изменив что-то в своей внешности, окружение человека остается неизменным. Понятно, что для людей творческих профессий, например, актеров, их талант и внешность являются рабочим инструментом, и ее изменение в лучшую сторону (если!) может изменить их дальнейшую актерскую судьбу. Но надеяться на продвижение по карьерной лестнице менеджеру по продажам в результате пластической операции очевидно не стоит. Если я буду понимать, что человек пришел на операцию в надежде изменить не столько незначительный дефект, сколько свою жизнь, свое окружение, я буду стараться всячески отговорить его от этого шага.
В каком соотношении в Вашей клинической практике находятся офтальмология и пластика?
Примерно 50 на 50. Пластика – это больше про красоту, устранение незначительных дефектов внешности. Офтальмология в моем случае – это лечение каких-то острых состояний: ячмень, халазион, синдром сухого глаза и т.д. Я люблю заниматься передним отрезком глаза. Поскольку я была тренером по ФЭК, люблю заниматься катарактой, стараюсь максимально подробно и простым языком объяснять пациентам преимущества и недостатки различных моделей ИОЛ, внушить человеку, что хрусталик – это раз и навсегда, и его выбор определяет качество дальнейшей жизни пациента.
Как я уже говорила, 9 месяцев назад я окончила ординатуру по пластической хирургии в Сеченовском университете, это совершенно другой мир. Должна сказать, что между офтальмологами и пластиками часто возникает спор, кто лучше делает блефаропластику. Мне стало интересно, что получится, если соединить эти две специальности.
Сегодня в одном из докладов прозвучала мысль о том, что клинические рекомендации, к сожалению, не учитывают ситуации, при которых лечение требует участия специалистов разных направлений, то есть не прописаны варианты междисциплинарного взаимодействия.
Согласна. Положение, действительно, довольно сложное. Вчера я в онлайн режиме принимала участие в конгрессе «Генетика в офтальмологии», который проводился в Санкт-Петербурге. Было крайне интересно послушать коллег, увидеть редкие клинические кейсы. Генетика играет все бóльшую роль в лечении различных офтальмологических заболеваний. Прошедшая конференция – это только один пример того, каких результатов можно добиться в результате междисциплинарного взаимодействия.
Когда я училась в ординатуре, кафедра направила меня на симпозиум одного дня, где среди докладчиков был профессор Я.О. Груша. В своем сообщении он подробно разобрал клинический случай пациента с эндокринной офтальмопатией, в лечении которого участвовали ЛОР-врачи, офтальмологи, эндокринологи, т.е. использован мультидисциплинарный подход. В таких случаях у докторов должно быть четкое понимание, как лечить, куда маршрутизировать пациента, на что обращать особое внимание, когда оперировать и т.д. То есть врачи умеют находить способы объединяться, принимать совместные решения, и такое объединение должно найти отражение в клинических рекомендациях и профстандартах.
Есть люди, которые двигают науку вперед, взаимодействуют, объединяют различные направления в медицине, что обязательно найдет свое отражение в новых профессиональных стандартах. Я бы, например, с удовольствием посвятила себя такого рода деятельности. Это крайне важно для врачей.
Конечно, появление клинических рекомендаций подразумевает огромное финансирование, обеспечение врачей всех уровней необходимым современным оборудованием, заявки врачей должны оперативно выполняться. Не секрет, что в некоторых больницах еще нет аппаратов ФЭК…
Лет 10 тому назад я впервые услышал от доктора, что в районных больницах порой возникала ситуация, когда приходит новое современное оборудование, те же аппараты ФЭК, а заведующий хирургическим отделением, человек «старой закалки» продолжает проводить операции по устаревшей технологии, при этом оборудование пылится на складе. Более того, он не позволяет молодым хирургам, у которых руки заточены под новую методику, на ней работать. Потому что молодые доктора перебьют ему…
… его поток.
Страницы: 1 2
