В.В. Бржеский
В 1935 году в Ленинградском государственном педиатрическом медицинском институте (ныне – Санкт-Петербургская государственная педиатрическая медицинская академия) была открыта первая в нашей стране кафедра детской офтальмологии. Доктор медицинских наук, профессор В.В. Бржеский с 1995 года является сотрудником кафедры, а с 2004 года – возглавляет это научное подразделение. Профессор Бржеский является членом правления Всероссийского общества офтальмологов, заместителем председателя Санкт-Петербургского научного медицинского общества офтальмологов, членом Международного общества дакриологии и «сухого глаза». Владимир Всеволодович – потомственный военный офтальмолог, выпускник Военно-медицинской академии имени С.М. Кирова, майор медицинской службы запаса. Поэтому совершенно естественно, что наша беседа затронула не только проблемы детской, но и военной медицины.
– Владимир Всеволодович, во многих семьях медицина является потомственной профессией. Вы тоже не являетесь исключением…
– Совершенно верно. Мой отец, Всеволод Георгиевич, был военным офтальмологом, полковником медицинской службы. Сейчас, к сожалению, его уже нет в живых. Мама, Элла Павловна, работала судебным медиком. Меня с детства привлекала медицина и манила военная служба. Поэтому поступление в Военно-медицинскую академию им. С.М. Кирова стало осознанным выбором.
Я был курсантом факультета подготовки врачей для Военно-воздушных сил с 1980 года по 1986 год. Завершил обучение с золотой медалью. Среди наиболее ярких воспоминаний – участие в работе курсантского военно-научного общества. Кафедру офтальмологии академии в то время возглавлял крупный учёный, профессор, генерал-майор медицинской службы Вениамин Васильевич Волков. Он активно привлекал курсантов к научной работе.
Кстати, многие мои сокурсники, с которыми вместе довелось работать в курсантском научном обществе, стали успешными учёными, заняли важные административные посты в системе здравоохранения. Мне бы хотелось упомянуть Героя России, полковника медслужбы Игоря Александровича Милютина, начальника Главного военного клинического госпиталя (ГВКГ) им. Н.Н. Бурденко, профессора, генерал-майора медслужбы Игоря Борисовича Максимова, руководителя кафедры офтальмологии Санкт-Петербургской Военно-медицинской академии, профессора, полковника медслужбы Эрнеста Витальевича Бойко, доцента Национального медико-хирургического центра им. Н.И. Пирогова, полковника медслужбы Сергея Юрьевича Голубева. У меня сохранились тесные, дружественные контакты с бывшими сокурсниками. Мы регулярно встречаемся, по возможности стараемся помочь друг другу.
– Какие темы в офтальмологии привлекли Ваше внимание во время обучения в Военно-медицинской академии?
– Уже в курсантские годы меня заинтересовала биохимия слезы. Кроме того, меня всегда привлекали вопросы оказания экстренной офтальмологической помощи при травмах органа зрения. Кстати, эта тема объединяет и военную, и детскую офтальмологию. К огромному сожалению, тяжёлые травмы дети и взрослые получают не только на поле боя, но и в мирной жизни. Причём дети и подростки входят в зону риска. Травмы случаются и дома, и на детских игровых площадках, и во время спортивных занятий… Будучи курсантом, мне довелось ассистировать при экстренных офтальмологических операциях. В течение дальнейшей жизни самостоятельно провёл сотни подобных операций.
– Владимир Всеволодович, в чём состоит специфика экстренной офтальмохирургии?
– Я бы обратил внимание на три момента. Во-первых, эта работа требует особого психологического настроя врача. Никогда не знаешь, какая операция будет следующей, с какими травмами поступит пациент… Во-вторых, в экстренной медицине часто приходиться иметь дело с сочетанными травмами. То есть не всегда имеется возможность безотлагательно приступить к офтальмохирургической операции. Сначала необходимо стабилизировать работу всего организма. Самый главный вопрос, который встаёт в таких случаях: сможет ли больной перенести наркоз и как длительно? В-третьих, именно в экстренной медицине нередко идёт речь о жизни еще с утра здорового человека, о сохранении зрения или остатка зрения…
– Не могли бы Вы поделиться личными воспоминаниями, связанными с этой областью офтальмологии?
– В 1985 году я ассистировал во время операций профессору, полковнику медслужбы Р.Л. Трояновскому. Запомнились две операции, которые проводил Роман Леонидович. Ленинградские подростки нашли в районе Синявинских высот артиллерийский снаряд времён Великой Отечественной войны. Подрыв этого снаряда привёл обоих парней на операционный стол Военно-медицинской академии. Обе операции прошли успешно.
– Зрение пациентам удалось сохранить?
– У них на каждом глазу сохранилось до 20% зрительных функций. Учитывая тяжесть повреждений и сложность операций, это очень хороший результат…
– Как сложилась Ваша профессиональная биография после окончания Военно-медицинской академии?
– Я получил направление в Среднеазиатский военный округ. С 1986 года по 1988 год служил начальником медицинской службы отдельного батальона аэродромно-технического обеспечения. Воинская часть располагалась на военном аэродроме вблизи Алма-Аты. В 1988 году поступил в адъюнктуру Военно-медицинской Академии. В 1990 году досрочно защитил кандидатскую диссертацию на тему «Слёзная жидкость в диагностике повреждений и заболеваний глаз». После получения ученой степени мне предложили стать сотрудником Академии. Сначала работал старшим ординатором, потом преподавателем.
– В январе-феврале 1995 года, в самый разгар первой чеченской войны, Вы были направлены на Северный Кавказ…
– У многих коллег из Военно-медицинской академии опыт работы в боевых условиях существенно больше, чем у меня… Но воспоминаний об этих полутора месяцах действительно осталось много. Один месяц я провёл во Владикавказе, где был развёрнут полевой госпиталь. И две недели довелось поработать в самом Грозном, где тоже развернули полевой госпиталь. Идея состояла в том, чтобы оказывать специализированную помощь, в том числе и офтальмологическую, непосредственно в боевых условиях.
– С этой задачей удалось справиться?
– Частично. Во Владикавказе мы работали успешно. А в самом Грозном возникли серьёзные проблемы. В чеченской столице госпиталь был развёрнут в здании бывшей автобазы. Это здание постоянно обстреливалось, отсутствовало водоснабжение. Самой же большой проблемой стал недостаток электроэнергии. У нас были дизель-генераторы. Но электроэнергии было недостаточно для нормальной работы медицинской техники, которую мы привезли с собой.
Во дворе Санкт-Петербургской государственной педиатрической медицинской академии
– В 1995 году в Вашей жизни произошли значительные перемены. Вы ушли в запас с действительной военной службы в звании майора и стали работать на кафедре офтальмологии Санкт-Петербургской государственной педиатрической медицинской академии. С чем был связан этот поворот в профессиональной деятельности?
– В то время кафедру офтальмологии возглавлял профессор Е.Е. Сомов, мой учитель и научный руководитель еще в период учебы в Военно-медицинской академии. Поэтому предложение Евгения Евгеньевича о новом месте работы я воспринял с большим воодушевлением. Для меня было очень интересно глубже постичь новую область офтальмологии. Я прекрасно понимал, что любому офтальмологу, который начинает заниматься детской офтальмологией, необходимо многому научиться. Например, необходимо постичь целый «пласт» врождённых аномалий развития глаз, с которыми сталкиваются детские офтальмологи. Дети рождаются и с патологией роговицы, и с патологией сетчатки, и с сочетанной с ними патологией других органов и систем…
– Наверное, работа с детьми и подростками отличается по своему психологическому настрою от лечения взрослых…
– С одной стороны, дети и подростки «заряжают» нас, взрослых людей, своей энергией, своим оптимизмом. У них вся жизнь впереди! Но, с другой стороны, именно эти пациенты часто являются наиболее сложными. Глазная операция является стрессовой ситуацией для ребёнка. Поэтому совершенно естественно, что дети и подростки после перенесённого хирургического вмешательства остаются тревожными… Кто-то даже отказывается от осмотра врача, начинает вырываться, плакать. Конечно же, врачам и медсёстрам необходимо вести себя максимально мягко, терпеливо и доброжелательно, чтобы завоевать доверие юных пациентов.
– С родителями случаются недоразумения?
– К счастью, довольно редко. Подавляющее большинство родителей ведут себя адекватно и являются союзниками врачей в борьбе за здоровье детей. Медики прекрасно понимают, что каждый родитель хочет, чтобы у его ребёнка было идеальное зрение и, вообще, идеальное здоровье. Санкт-Петербургская государственная педиатрическая медицинская академия способна оказать врачебную помощь, соответствующую самым высоким российским и международным стандартам. Но в каждом конкретном случае необходимо учитывать возможности современной медицины… К сожалению, целый ряд болезней и травм глаз не позволяет нам достичь того результата лечения, на который рассчитывают родители.
Медицинский осмотр проводит клинический ординатор кафедры Ольга Александровна Титова
Случаются и курьёзные ситуации. Например, некоторые родители уверены в том, что если ребёнок плачет или просто находится «не в духе», то не нужно проводить осмотр. Мол, врач должен сначала успокоить ребёнка, развеселить его, а уже потом осматривать… С точки зрения детской психологии эта мысль, может быть, и правильная. Но необходимо учитывать, что у врача просто нет физической возможности проводить с каждым пациентом по два-три часа, если в этом нет медицинской необходимости.
– Не могли бы Вы более подробно представить деятельность кафедры и клиники.
– На кафедре трудятся одиннадцать человек, из них – два профессора, доктора наук и шесть кандидатов наук. Из шести кандидатов наук – четыре сотрудника занимают должности доцентов и два сотрудника – ассистентов. Каждый год у нас проходят обучение около двадцати клинических ординаторов и два-три аспиранта. В клинике развёрнуто 60 коек, работают семь врачей, а также постовые, операционные, процедурные сестры и младший медицинский персонал.
Страницы: 1 2
