Этапы жизненного пути
— Валентина Михайловна, хотелось бы в нашей беседе представить основные этапы Вашей жизни, Вашего пути в медицине, в науке.
— Я коренная жительница Ленинграда (Санкт-Петербурга). Родилась в 1948 году. Если быть точной, то родилась я не в Ленинграде, а в Хабаровском крае, где тогда служил мой отец. Но вскоре после рождения оказалась в Северной столице. И почти вся жизнь прошла здесь.
И папа, и мама у меня — фронтовики, участники Великой Отечественной войны. Папа служил во фронтовой разведке. Он с детства хорошо знал немецкий язык.
И этот навык пригодился на фронте. Мама всю блокаду провела в Ленинграде, так же как и другие члены семьи. Когда началась война, она только закончила школу. Служила в войсках местной противовоздушной обороны, расквартированных непосредственно в городе. Сначала рядовой, потом ефрейтором.
Познакомились родители вскоре после войны, на танцах в Мраморном Дворце. Все было как у многих пар в те годы. После войны папу направили на учебу в Ленинград, в школу НКВД (Народного комиссариата внутренних дел). Потом он служил в Хабаровском крае. Честно говоря, не знаю, чем он там занимался, где именно служил. В семье об этом никогда не говорили.
В 1949 году папу арестовали. Выпустили его только в 1953 году, после смерти Сталина. Но его здоровье уже было подорвано. Папа был тяжело ранен на фронте. Потом: учеба, продолжение военной службы, несколько лет лагерей… Он вернулся домой инвалидом, с клеймом «врага народа». После возвращения прожил менее двух лет.
Умер на воле, в кругу семьи, но не дождавшись реабилитации от родного государства, за которое он проливал кровь на фронте. Вот в чем трагедия! Реабилитирован отец был только в 1961 году, уже после смерти. Я прекрасно помню этот день. Мама даже получила материальную компенсацию. На эти деньги были куплены холодильник, телевизор и путевка в Сочи — цена человеческой жизни.
С момента папиного ареста и до 1961 года наша семья считалась «семьей врага народа». Этот статус, в первую очередь, «ударил» по маме. Ей было трудно устроиться на работу. Да и среди окружающих отношение было, мягко говоря, неоднозначным.
Кто-то сочувствовал, кто-то злобствовал, осуждал… Таких «семей врагов народа» в стране в те годы было много.
Судьба мамы была очень тяжелой. Но она не падала духом, была очень веселой, хорошо пела. После безвременной смерти отца она уже не вышла замуж, хотя предложения были. Но она очень любила отца.
— Почему Вы решили стать медиком?
— У меня с детства был интерес к медицине. Может быть, это было связано с тем, что я родилась вскоре после окончания войны, росла болезненным ребенком. В детстве приходилось довольно много иметь дело с врачами.
Потом я попала в физико-математический класс. В советское время в школах уделяли большое внимание ранней профессиональной ориентации. Во-первых, у нас большое внимание уделялось трудовому обучению. Например, в старших классах, кроме традиционных школьных предметов, нас обучали профессии радиомонтажника. Во-вторых, было много специализированных классов различной направленности. У нас в школе занятия вели преподаватели Ленинградского института точной механики и оптики (ЛИТМО). Меня очень заинтересовала физика, а также оптика как раздел физики.
Раздумывая о жизненном пути, я еще до поступления в вуз заинтересовалась офтальмологией, так как глаз — это сложнейший оптический прибор. Врачи-офтальмологи занимаются, в частности, оптической коррекцией зрения. Все это представлялось очень интересным и заманчивым!
Я поступила в Ленинградский педиатрический медицинский институт. Кафедру офтальмологии в то время там возглавлял д.м.н., профессор А.И. Горбань, выходец из Военно-медицинской академии, будущий первый директор Ленинградского (Санкт-Петербургского) филиала МНТК. Я посещала студенческое научное общество при кафедре офтальмологии. После окончания вуза был шанс продолжить учиться и работать в этих стенах.
Но все получилось по-другому. Уже на втором курсе я вышла замуж за Валерия Евгеньевича Хокканена, своего школьного друга, будущего офицера. Поэтому в 1972 году, после получения институтского диплома, меня не направили в интернатуру. Я получила так называемый «свободный диплом», то есть как офицерская жена должна была ехать по месту распределения мужа.
Валерий был офицером-ракетчиком. Военно-инженерную академию им. А.Ф. Можайского он окончил годом раньше, чем я — свой институт. Его направили служить в Казахстан, в военный гарнизон, расположенный в десяти километрах от города Аральска. Став дипломированным медиком, я последовала за ним.
— Как Вы устроились в Аральске?
— Я не представляла себя в роли домохозяйки. Поэтому сразу же по приезде на место озаботилась трудоустройством. В воинской части медицинских вакансий не было. Нашла работу в Аральске, в инфекционном отделении Центральной районной больницы. Через некоторое время меня назначили руководителем детского инфекционного отделения, главным внештатным инфекционистом Аральского района. Это была сложная, но интересная работа.
Эпидемиологическая обстановка в то время в районе была сложной. Мне довелось иметь дело и с холерой, и с брюшным тифом, и с менингитом. В 1973 году родился наш сын Станислав. Рожала его в Ленинграде. Спустя четыре месяца снова вернулась в Казахстан.
Шесть лет в Казахстане пролетели довольно быстро. Не могу сказать, что в военном гарнизоне мне было скучно. Во-первых, много времени отнимала работа. Во-вторых, среди соседей нашлось много ярких, интересных людей. Не просто военные, а ученые. Кстати, мой муж впоследствии стал кандидатом, а потом и доктором физико-математических наук. Как и целый ряд его сослуживцев. Эти люди не только защищали страну, но и двигали вперед военную науку, развивали оборонно-промышленный комплекс.
К сожалению, наши жизненные пути разошлись, семья распалась. В 1978 году я вернулась в Ленинград, вышла второй раз замуж за военного преподавателя академии им. А.Ф. Можайского Бойченко Бориса Ивановича, с которым очень счастливо прожила почти 20 лет... Вернувшись в Ленинград, я смогла осуществить свою давнюю мечту и стать офтальмологом. Правда, направление в интернатуру я не получила, но городской отдел здравоохранения направил меня в Первый медицинский институт им. И.П. Павлова, где в течение четырех месяцев я проходила первичную специализацию по офтальмологии.
Профильную кафедру в Первом Меде в то время возглавлял выдающийся офтальмолог, д.м.н., профессор Отари Александрович Джалиашвили, тоже выходец из Военно-медицинской академии.
После прохождения первичной специализации меня направили в районную поликлинику Выборгского района. Это было довольно крупное учреждение здравоохранения, где трудилось несколько врачей-офтальмологов. Через некоторое время мне предложили стать заведующей офтальмологическим отделением. Мы наладили диспансеризацию больных глаукомой, пациентов с офтальмологическими осложнениями сахарного диабета. Был решен ряд других задач.
Работа в поликлинике мне нравилась. Но хотелось развиваться в своей профессии. Я стремилась пройти клиническую ординатуру по офтальмологии. Но, к сожалению, такой возможности не было. В городском отделе здравоохранения мне говорили, что в городе нет вакансий для клинических ординаторов по офтальмологии.
Наконец, в 1984 году мне предложили стать клиническим ординатором в отделении туберкулеза глаз Ленинградского института фтизиопульмонологии. Конечно же, я согласилась! Правда, сразу же после этого решения в Институте началась реорганизация, и клиническую ординатуру сократили. Но меня оставили в НИИ в качестве младшего научного сотрудника. Всего несколько месяцев мне посчастливилось поработать с д.м.н. Анной Александровной Суконщиковой — родоначальницей фтизиоофтальмологии в Ленинграде.
В то время там существовало не только лечебное отделение, но и научная группа (ныне, увы, ликвидированная). Я вошла в состав научной группы в качестве младшего научного сотрудника. Моими учителями были прекрасные фтизиоофтальмологи: Е.В. Миронова, В.А. Комарова, Л.Н. Кукушкина, Ф.В. Крижевская. Я им бесконечно благодарна.
В 1989 году стала кандидатом медицинских наук, старшим научным сотрудником. В 1990 году возглавила офтальмологическое отделение НИИ фтизиопульмонологии и его научную группу. В 1997 году Л.И. Балашевич, став заведующим кафедрой офтальмологии СПбМАПО, пригласил меня прочитать несколько лекций по туберкулезу глаз, и я стала совмещать эти две удивительные работы.
Группу фтизиофтальмологии я возглавляла до 2006 года, в течение четверти века. За это время было выполнено 14 научно-исследовательских работ, защищено 8 кандидатских диссертаций. С 2006 я полностью перешла работать на кафедру офтальмологии СПбСЗГМУ им. И.И. Мечникова, где тружусь до настоящего времени. До 2016 года совмещала работу в качестве научного консультанта в СПбНИИФ.
Лазерное лечение и объективизация методов диагностики
— Не могли бы Вы представить Ваши основные научные работы? Какие цели и задачи Вы ставили перед собой как ученый?
— C 1984 года, с момента поступления на работу в НИИ фтизиопульманологии, я стала работать над кандидатской диссертацией «Лазерная коагуляция туберкулезного хореоретинита». Большую помощь в этой работе мне оказал будущий профессор и заведующий нашей кафедрой, а в то время доцент Военно-медицинской академии Л.И. Балашевич.
Заочно мы познакомились еще тогда, когда я работала врачом-офтальмологом в районной поликлинике и направляла к Л.И. Балашевичу некоторых своих пациентов на лазерную коагуляцию. В дальнейшем, когда я начала работать над диссертацией, то состоялось личное знакомство.
Леонида Иосифовича я считаю одним из своих учителей в офтальмологии. Мы много общались на самые разные профессиональные темы, у нас сложились добрые, товарищеские взаимоотношения.
В 1999 году была защищена докторская диссертация «Особенности эпидемиологии патогенеза и клиники больных туберкулезом глаз в современных условиях», в которой представлены эпидемиологические и патоморфологические особенности туберкулезных поражений, современные методы диагностики и лечения у взрослых и детей. В 2006 году мне присвоено ученое звание профессора по специальности «офтальмология».
Разумеется, каждый ученый ставит перед собой какие-то глобальные задачи, порой трудновыполнимые. Когда я возглавила научную группу фтизиофтальмологии, наметились основные направления в решении задач повышения эффективности диагностики и лечения. В диагностике было важным подкрепить субъективный фактор оценки клинических признаков туберкулеза глаз объективными критериями оценки очаговой реакции на введение туберкулина, то есть объективными методами.
Одна из научно-исследовательских работ была посвящена аденозиндезаминазе. Конечно, биохимические параметры в диагностике туберкулеза глаз использовались и до нас. Но мы исходили из того факта, что аденозиндеземиназа является ферментом Т-клеток, а иммунитет при туберкулезе преобладает замедленного типа, то есть Т-клеточный. Следовательно, очаговая реакция в тканях глаза должна сопровождаться повышенным выбросом в сыворотку крови этого фермента. Доказать этот факт можно было только в эксперименте. Что и было сделано. На этот способ диагностики также был получен патент. Работа проводилась совместно не только с экспериментальной лабораторией, но и биохимической научной группой.
Практически все мои научные исследования были экспериментально-клиническими, имели патенты и проводились на стыке с другими областями науки: фтизиатрии, биохимии, иммунологии, эпидемиологии, физиологии, фармакологии и т.д. Это позволяло получать новые знания, учиться самой и передавать накопленный опыт другим. Мне бы хотелось, чтобы мои научные работы, а также лекторская, педагогическая работа способствовали совершенствованию методик диагностики не только туберкулеза глаз, но и других заболеваний.
— Что Вы понимаете под «субъективным фактором» в диагностике туберкулеза глаз? Вы имеете в виду врачебные ошибки?
— Врачебные ошибки, конечно, тоже случаются. Так же как и в других областях медицины. Но я имею в виду даже не их. При нынешнем уровне развития науки и медицинских технологий в некоторых случаях все еще трудно диагностировать — или однозначно исключить! — туберкулез глаз. Это не свидетельствует о недостатке квалификации конкретного врача. Мои научные работы направлены на то, чтобы таких ситуаций становилось меньше. На благо и врачей, и пациентов.
— Не могли бы Вы пояснить, каким образом Ваши работы способствуют объективизации диагностики туберкулеза глаз?
— Работая в СПбНИИФ, я никогда не разделяла научную группу и врачей лечебного отделения. Мы были одно целое. Поэтому оценка клинической картины, очаговой реакции, эффективности лечения проводилась всеми врачами. И ошибки были минимизированы. Но когда фтизиоофтальмолог один, а тем более офтальмолог широкого профиля, ему, конечно, необходима помощь в принятии непростого решения.
Поэтому очень важно вооружить врачей объективными критериями. По данным офтальмологического осмотра кажется, что очаговая реакция на введение туберкулина произошла, но сомнительно. Но одновременно в крови повысился уровень аденозиндезаминазы. Значит оценка очаговой реакции правильная.
По такому же принципу были проведены экспериментально-клинические исследования флюоресцентной ангиорафии с корреляцией временных параметров и гистологическиих изменений в туберкулезном очаге на модели туберкулезного хориоретинита. На эту тему под моим научным руководством была защищена диссертация О.Ю. Беловой. В этой работе было продемонстрировано на гистологических срезах глазного яблока кролика, почему флюоресцеин долго (10 мин. и более) не проникает в очаг туберкулезного воспаления, а потом более двух часов не выводится из него.
— Почему это происходит?
— Туберкулезный очаг, независимо от его локализации, представляет гранулематозное образование из частокола эпителиоидных клеток, плотно соприкасающихся друг с другом, с участками казеозного некроза. По мере его развития сосудистая оболочка полностью разрушается. Сетчатка на его вершине также разрушена. При этом очаг окружен плотной капсулой из фиброцитов и фибробластов. Такое строение очага не позволяет быстро проникнуть красящему веществу (фолюоресцеину) в ткань очага.
Поэтому пока флюоресцеин находится в сосудах сетчатки, ткань очага не прокрашивается, то есть мы наблюдаем гипофлюоресценцию. Постепенно очаг начинается прокрашиваться, накапливает краситель, который вследствие плотности очага и отсутствия сосудов более двух часов сохраняет краситель — гиперфлюоресценция. Поскольку в эксперименте для сравнения были созданы модели стафилококкового, вирусного хориоретинита и дистрофии сетчатки, отчетливо было показано, что только туберкулезное гранулематозное воспаление сопровождается такими параметрами флюоресцентной ангиографии.
— Вы занимаетесь не только диагностикой, но и развитием различных методов лечения туберкулеза глаз.
— Это тоже важная часть работы. Одновременно с диагностикой решались вопросы адаптации противотуберкулезного лечения у детей больных туберкулезом глаз. Большое внимание уделялось поиску патогенетических препаратов, повышающих эффективность туберкулостатиков. В этом направлении было проведено экспериментально-клиническое исследование отечественного препарата Глутоксима, созданного для лечения гепатита С и способствующего восстановлению гепатоцитов.
Провели эксперименты на модели туберкулезного хориоретинита, оказалось, что он помогает сохранить клетки пигментного эпителия сетчатки не только в зоне перифокального эпителия, но и на периферии очага, что позволяет предотвратить разрастание новообразованных сосудов и тем самым кровоизлияния в сетчатку. В клинике мы тоже получили хороший эффект (патент на способ лечения, кандидатская диссертация О.Г. Ионовой).
