Самое важное для человека — быть востребованным

Интервью с заместителем директора по научной работе ФГБНУ «НИИГБ», доктором медицинских наук, профессором Варданом Рафаеловичем Мамиконяном

— Вардан Рафаелович, в медицину Вас привел случай, или Вы с детства мечтали лечить людей?

— Не думаю, что кто-либо в детстве мечтал лечить людей, такие мысли, по-моему, вообще не свойственны детям. Однако, в детстве характерна частая смена предпочтений, и наиболее навязчивым из моих желаний было стать футболистом. Я очень увлекался этим видом спорта, неплохо играл. Были, конечно, и остались кумиры — в моем личном рейтинге игроков всех времен первое место делят Пеле и Йохан Кройф (совсем недавно, к сожалению, ушедший из жизни) — совершенно разные, но оба — непревзойденные виртуозы. Далее — Франц Беккенбауэр и из играющих сегодня — Месси, на мой взгляд, относящийся к той же когорте легенд футбола. Одним словом, к футболу у меня любовь с детства, что сохранилось и до сих пор. Но, не помню каким причинам, в футбольную секцию я так и не пошел, просто много играл на уровне дворовых команд. Зато серьезно занимался плаванием, имел уже вполне осязаемые успехи. Но когда пришло время готовиться к поступлению в институт, с плаванием пришлось расстаться. Тренер долго не хотел отпускать, даже пришел к нам домой, пробовал уговорить отца, но безуспешно.

…А в медицину меня привели родители, так как и папа, и мама были врачами. Отец, Рафаел Самвелович, заведовал кафедрой терапии Ереванского медицинского института, мать, Седа Меликовна, была доцентом кафедры глазных болезней.

— Почему выбор медицинской специальности пал на офтальмологию?

— Я, честно говоря, вовсе не собирался заниматься офтальмологией, меня тянуло в большую хирургию. В студенческие годы подрабатывал в хирургической клинике, мне даже доверяли несложные операции. Но, понятное дело, что в представлении родителей я должен был стать либо терапевтом, пойти по стопам отца, либо выбрать специальность матери, то есть офтальмологию. Ну, и в итоге, победила мама.

— Вы не помните, какие аргументы в пользу офтальмологии приводила Ваша мама?

— Если память мне не изменяет, аргументировалось это в основном большей востребованностью узких специалистов. Но был у Седы Меликовны еще и другой, чисто женский, аргумент против большой хирургии. Она вполне серьезно считала, что специфика этой специальности провоцирует «большого» хирурга на частое употребление спиртного, над чем я, в свою очередь, нередко подтрунивал. В действительности же выбор в пользу офтальмологии был, скорее всего, компромиссом, подразумевающим хирургию глаза вместо общей хирургии.

— Серьезная роль в Вашем становлении как офтальмолога принадлежит Екатерине Дмитриевне Блаватской… Кому из учителей Вы, прежде всего, отдаете дань уважения?

— На самом деле моим первым учителем была мама. Я проходил специализацию на кафедре, где она работала; мама сумела привить мне много знаний и профессиональных навыков. Безусловно, в начале моего пути в офтальмологии именно она была моим главным наставником.

Мое знакомство с Екатериной Дмитриевной Блаватской — это отдельная интересная история. После окончания института меня распределили в крупную межрайонную больницу, в одном из сельских регионов Армении. Однажды к нам приехала комиссия с проверкой, в том числе и Екатерина Дмитриевна, которая в то время заведовала кафедрой офтальмологии Института усовершенствования врачей. До этого мы еще не были лично знакомы. Видимо, ей понравилось, как я организовал свою работу, и очень скоро у нас дома раздался телефонный звонок, и Екатерина Дмитриевна предложила мне поехать в Москву в аспирантуру. Особого энтузиазма ее предложение у меня не вызвало: мне нравилась моя самостоятельная работа, о перспективах я пока не задумывался, и менять обстановку в мои планы не входило.

Тем не менее она поговорила с отцом, заручилась его согласием, и я оказался сначала у нее на кафедре, затем — в Москве в целевой аспирантуре. Проделала она все с невероятной быстротой, хотя организовать перевод молодого специалиста из сельской местности в Москву после государственного распределения было делом совсем не простым.

Екатерину Дмитриевну можно было бы отнести к типажу аристократичных, но очень властных женщин, вызывающих у окружения чувство безоговорочного уважения, смешанного со страхом; обладала жестким, почти мужским характером, но была принципиально справедливой и сама относилась с уважением к людям вне зависимости от их положения. Перед самой поездкой в Москву она вызвала меня к себе в кабинет и поставила одно обязательное условие: после окончания аспирантуры я должен вернуться в Ереван. Я с легкостью пообещал, тем более мыслей остаться в столице у меня не возникало.

Как видите, обещание свое я не сдержал, что по отношению к такому человеку, как Екатерина Дмитриевна, было почти предательством. Меня оправдывает только то, что начались «смутные» времена, перестройка, начинался распад СССР. А Екатерина Дмитриевна в силу обстоятельств вместе с семьей должна была уехать из страны, кажется, в Австралию. Связь была потеряна, поэтому, мне остается только надеяться, что она все-таки простила меня тогда.

Если же продолжить разговор об учителях, безусловно, многое я получил и от профессора Олега Васильевича Груши, руководителя моей кандидатской диссертации, и от профессора Аркадия Александровича Каспарова, проработав долгие годы под его началом в отделении патологии роговицы. Ну, и конечно, в своем формировании как специалиста я многим обязан основателю и первому директору НИИ глазных болезней, академику Михаилу Михайловичу Краснову.

— Вы занимаете должность заместителя директора по научной работе в «НИИГБ» с 2003 года. С какими проблемами Вам пришлось сталкиваться в течение 13 лет, и что помогло их решить?

— Конечно, первое время было совершенно непривычно ощущать себя в статусе руководителя такого большого коллектива, пришлось выстраивать отношения с людьми, осваивать тонкости общения с чиновниками разного уровня. А вообще, по поводу статуса руководителя прекрасно высказалась Маргарет Тэтчер. Не претендуя на точность слов, по смыслу звучит так: «Быть руководителем — то же, что быть леди. Если приходится напоминать людям о том, кто ты, значит, ты своему положению не соответствуешь, то есть этой самой леди не являешься». По-моему, этим все сказано. Что касается меня, то, кажется, пока не приходилось кому-либо напоминать, кто я.

— Как Вы пришли к идее углубленного изучения концепции индивидуальной нормы ВГД?

— Много лет назад глубокое впечатление на меня произвел один разговор с академиком М.М. Красновым. Он высказал мысль о том, что та норма ВГД, которой мы пользуемся, по сути, не имеет смысла. Сами понимаете, идеи, прозвучавшие из уст корифея отечественной офтальмологии, значили многое. В каждом случае, говорил Михаил Михайлович, существует своя норма, но как ее определить — непонятно. Ясно одно: методы, которыми мы пользуемся для оценки ВГД, никуда не годятся. Он сказал об этом вскользь, но разговор прочно засел в моей голове. Правда, серьезно заниматься индивидуальной нормой ВГД я стал не сразу, лет через 6-7 после памятной беседы с шефом. Работ по этой тематике у Краснова не было, помню только одну публикацию в «Вестнике офтальмологии», которая больше напоминала мысли вслух. Сама идея индивидуальной нормы ВГД принадлежит профессору А.М. Водовозову, и в своей статье М.М. Краснов говорил о необходимости развивать эту тему, так как в ней кроется решение многих вопросов. Чем ближе я подходил к проблеме, тем яснее понимал, насколько все обосновано. Но как часто в жизни бывает, вплотную я начал этим заниматься по определенному стечению обстоятельств. В России появился выпускавшийся довольно ограниченной серией и в основном предназначенный для научных целей прибор для определения объемного кровотока глаза, который в моем представлении мог быть использован для исследования связи гемодинамики глаза с ВГД. Настойчивость, с которой мы пытались адаптировать его под наши нужды, в конечном итоге была вознаграждена. Думаю, рано или поздно фактор генетической обусловленности или абсолютной индивидуальности уровня ВГД каждого человека признают все. Для нас это совершенно очевидно уже сейчас и, более того, мы считаем, что игнорирование этого обстоятельства является основной причиной низкой эффективности как попыток ранней диагностики заболевания, так и лечения глаукомы вообще. Уверен, что у нас в институте это уже мало у кого вызывает сомнение. Вместе с тем я с пониманием отношусь к недоверию коллег, не имеющих возможности самостоятельно испытать и оценить разработанную нами технологию определения нормы ВГД. Но, к сожалению, пока тиражировать метод мы не можем. Опять-таки по стечению обстоятельств, когда метод уже был успешно нами испытан, единственный производитель анализатора глазного кровотока или так называемого «флоуметра» — известная американская компания Paradigm Medical Inc. — прекратила свое существование, и выпуск прибора был прекращен. Сейчас совместно с конструкторами одного из российских производителей медицинской техники занимаемся разработкой опытного образца отечественного прибора, специально предназначенного для определения нормы ВГД. Однако боюсь, что если в течение ближайших двух лет нам не удастся продвинуть эту технологию, то в силу известных обстоятельств нас попросту опередят зарубежные коллеги.

— Скажите, пожалуйста, Ваши оппоненты не разделяют саму идею индивидуальной нормы ВГД или не верят в возможности прибора?

— На многочисленных конференциях я пытался понять, с чем же они не согласны? Познания о приборе у всех туманные, так как не было возможности с ним работать. Аргументы против самой методики, как правило, основывались на сильно замешанном скепсисе, нежелании вникнуть в суть метода. Оппоненты говорят о несовершенстве прибора в определении глазного кровотока, хотя основная проблема заключалась не в точности его показаний, а в отсутствии нормативной базы для адекватной оценки этих показаний. Производитель действительно не предоставлял такой базы нормативов, но он и не мог ее дать, не имея данных, которые были нами получены в ходе почти пятилетнего исследования. Результаты позволили выяснить, почему уровень кровотока может в норме в разы отличаться у разных людей. Поэтому главным научным достижением в этом исследовании мы считаем выявление ранее неизвестной кривой зависимости уровня объемного глазного кровотока от размера глаза, которая и явилась тем самым «золотым ключиком» для решения изначально поставленной прикладной задачи — определения индивидуальной нормы ВГД. Помимо этого, уже более чем десятилетний опыт работы с флоуметром не дает нам каких-либо серьезных оснований сомневаться в адекватности получаемых с его помощью показателей глазного кровотока и ВГД, за исключением, конечно, случаев, где следует принимать во внимание ряд ограничений или возможных конкретных причин искажения его показаний. Однако здесь неизбежно напрашивается аналогия с обычным измерением ВГД. Написаны тома о недостатках, присущих практически всем известным методам тонометрии. Однако же никому в голову не приходит по этой причине отказываться от определения ВГД. Я абсолютно убежден, что, как и любые другие методы диагностики, эта технология будет со временем совершенствоваться. Не исключается также, что могут быть предложены другие принципы выявления генетически детерминированного уровня ВГД. Но на сегодняшний день, когда данная технология является единственным реально применимым в практике методом определения этого важнейшего со всех точек зрения показателя, все наши усилия должны быть направлены на максимально быстрое и широкое его внедрение в практику здравоохранения.

— Вардан Рафаелович, насколько я понимаю, индивидуальная норма ВГД должна соответствовать уровню давления в возрасте 18-20 лет, когда у человека по определению не может возникнуть глаукома. Возможно, в поликлиниках уже пришли к необходимости измерения давления у молодых людей с тем, чтобы через 40-50 лет при заболевании доктора знали давление цели?

— Сама по себе теория здравая, буквально лежащая на поверхности и привлекающая своей первобытной простотой, хотя не думаю, что это так просто сделать, если кому-то придет в голову ее реализовать. Я об этом говорил на одной из конференций, что данная утопия предполагает наступление «рая на земле» лет эдак через 50-70, когда все старики будут иметь данные своего ВГД, измеренного в 20-летнем возрасте, в нагрудном кармане. Но что делать тем людям, кому уже сейчас далеко не 18 и будет еще больше в ближайшие полвека, пока рай не наступил?

Если же говорить более серьезно, то я убежден, что с помощью нашей технологии мы в любом возрасте определяем именно генетически детерминированную норму, которой чаще всего соответствует уровень ВГД в 20 лет. Доказательством этого являются результаты неопубликованного пока нашего исследования, проведенного у достаточно большого по численности молодого контингента. За редким исключением, у всех обследованных уровень фактического ВГД соответствовал расчетному диапазону индивидуальной нормы. Иными словами, при большем доверии к нашей технологии, необходимость мечтать о рае отпадет.