— С.Т.: Существует ли очередь на факоэмульсификацию?
— Очередь пока есть, 2-3 года людям приходится ждать. Однако мы постоянно «фильтруем» очередь, то есть преимуществом пользуются участники войны и приравненные к ним лица, медицинские работники и различные льготники, а дальше смотрим по стадиям: если у больного IV стадия, если присоединилась факогенная глаукома или человек не обеспечен, мы пропускаем таких пациентов в первую очередь.
— Л.Т.: Изменилась ли ситуация в республике с такими серьезными заболеваниями, как глаукома, ВМД?
— С глаукомой у нас вообще нет проблем. Мы себя считаем глаукомной школой, то есть пациенты с глаукомой в очереди не стоят. Мы им ставим бесплатно все, включая шунты и клапаны. Считаю, что это наше определенное достижение.
У нас хорошо налажены учет, диспансеризация. Глаукомой начали заниматься и частные центры.
С влажной формой ВМД существуют определенные проблемы. Мы уже давно перестали лечить пациентов с сухой формой ВМД. Об этом я докладывал в прошлом году на профильной комиссии. Что мы сделали? Пять лет назад мы фактически сократили койки, предназначавшиеся для пациентов, которым проводили консервативную терапию, при полном отсутствии улучшения состояния. Сначала мы сократили эти койки в нашем стационаре, а затем административным методом — «огнем и мечом», через слезы заставил пациентов отказаться от госпитализации. Освободившиеся деньги мы направили на другие виды помощи. Да, было социальное напряжение, но теперь мы не испытываем проблем: привыкли врачи, привыкли пациенты. Раньше они в больницу приходили, как в санаторий. Доходило до того, что пациенты договаривались между собой и поступали группами, где все друг друга знали, каждый год лежали вместе. Я был искренне удивлен, когда впервые столкнулся с этим явлением. У нас есть два проекта за пределами лечебной помощи — это санаторий «Ливадия», где в рамках социальной реабилитации пациентам проводится данный вид лечения. Главный врач санатория — врач-офтальмолог, доцент нашей кафедры, организовал в санатории офтальмологический кабинет. Всех поступающих пациентов он осматривает на предмет хронических офтальмологических заболеваний — глаукома, ВМД, амблиопия — и в случае необходимости назначает лечение. Таким образом, мы не загружаем стационары, все желающие могут пройти курс лечения в санатории «Ливадия». Кроме того, при мечети в Казани создан реабилитационный центр «Ярдэм», где занимаются слабовидящими пациентами. Проект финансируется духовенством, для пациентов лечение и пребывание в центре абсолютно бесплатно. Там учат пациентов правильно обращаться с линзами, слепые пациенты осваивают таблицу Брайля.
Люди приезжают со всех концов страны, есть даже приезжие из Владивостока, дорогу им также оплачивает центр. Инициатива создания реабилитационного центра принадлежала духовенству, и мы ее полностью поддержали.
Теперь о влажной форме ВМД.
С этим ситуация выглядит сложнее, поскольку программы по закупке луцентиса у нас нет. В рамках региональной ВМП выделяются просто смешные деньги: на этот год порядка 80 ампул, но у меня есть договоренности с федеральными клиниками, в прошлом году это были Чебоксарский филиал МНТК «Микрохирургия глаза им. акад. С.Н. Федорова, офтальмологическое отделение при «Клинической больнице Управления делами Президента РФ» (Москва) и «Всероссийский центр глазной и пластической хирургии» в Уфе. Все договоренности были достигнуты исключительно на личном контакте. В этом году у меня квоты открыты во «Всероссийском центре глазной и пластической хирургии» и в Оренбургском филиале МНТК «Микрохирургия глаза» им. акад. С.Н. Федорова.
— Л.Т.: Есть ли другие проблемы, например, с бюджетом?
— Наш бюджет устроен таким образом, что в первую очередь мы закрываем неотложную помощь. «Неотложка» работает круглосуточно, мы никому не отказываем, «с колес» оперируем витреальную патологию, бесплатно делаем самые сложные операции по поводу глаукомы, ВМД и катаракты. С роговицей дела обстоят сложнее: мы вынуждены закупать роговицы, материал стоит дорого, поэтому люди вынуждены ждать своей очереди. Не меньше меня волнует вопрос с поликлиникой. В апреле 2013 года у нас произошло обрушение поликлиники. Здание старинное, 1860 года постройки. Но выглядела она буквально «с иголочки». Как театр начинается с вешалки, больница — с поликлиники. Первое, что я сделал, когда пришел главным врачом в больницу, занялся поликлиникой. В результате она стала, пожалуй, самой современной в республике. По соседству шла стройка, забивали сваи. Я предупреждал соседа о возможной опасности, обращался в различные инстанции, вплоть до архитектурно-строительного надзора и прокуратуры. И ровно через 2 недели после того, как я забил тревогу, звонит мне зав. поликлиникой и говорит, что здание падает. В прямом смысле слова мы выводили людей из здания, пол трещал, одна из стен просела на 20 см. Слава богу, никто не пострадал. Еще 2 недели я вывозил оборудование, которое в огромном количестве осталось внутри. С помощью пожарных, МЧС под свою личную ответственность через окна мы вынимали дорогостоящую диагностическую аппаратуру. Один только томограф чего стоит. Сейчас мы ютимся в маленьком, тесном помещении, занимаем пол-этажа городской поликлиники. На сегодняшний день это наш бич. Сейчас ведутся переговоры о выделении нового здания, но главный принцип — шаговая доступность от хирургического корпуса, очевидно, не будет соблюден, поскольку больница находится в историческом центре города, а подходящих строений рядом нет. А пока диагностика — в получасе ходьбы от стационара, 4-й этаж без лифта — в общем, жуть. Некоторых пациентов приходится в прямом смысле на руках поднимать в отделение.
— Л.Т.: В целом по республике Вас беспокоит поликлиническое звено?
— Беспокоит. Но мы планомерно проводим работу, и задачи постепенно решаются. По городу Казани у меня на сегодня 100% укомплектованность, существуют проблемы с районами, но мы выпускаем огромное количество ординаторов. На двух базах сегодня проходят обучение 42 интерна и ординатора, каждый год мы выпускаем примерно 20 человек. В результате в последнее время происходит рост численности врачей поликлинического звена. Мы подтянули материальную базу, то есть в этом направлении мы работаем и есть хорошие подвижки. Правда, в федеральных рейтингах по аттестованности мы пока в самом низу. Это связано исключительно с молодым возрастом многих докторов. У нас идет колоссальное обновление врачебного состава. Я уже заметил некую закономерность: некоторые процессы, происходящие в нашей республике сегодня, через 3 года повторяются в других регионах страны.
— Л.Т.: Хотелось бы вернуться немного назад, к проблеме ВМД. У нас в последнее время сложилось впечатление (возможно, оно обманчиво), что идет массированная атака на луцентис. Во всяком случае, на одной из последних конференций докладчики подвергли довольно жесткой критике этот препарат, отмечали, что он не дает ожидаемого эффекта, регистрируется значительное число осложнений.
— Возможно, это происходит, когда препарат бесплатно буквально «льется рекой», его колют всем подряд, когда он показан и не показан. Мы не сталкивались с подобной проблемой, так как у нас, в отличие от других регионов, луцентис не применяли в массовом порядке. Поскольку препарат дорогой и 90% его количества использовалось на платной основе, пациент за каждую процедуру спрашивает с врача.
Мы вводили его очень осторожно, поэтому процент пациентов, кому препарат не помог, практически равен нулю. Должен сказать, что мы пошли по пути углубления диагностики. Раньше у нас стоял томограф фирмы Zeiss, но с приобретением Heidelberg мы стали видеть больше слоев, более четкую картинку. Соответственно мы получили возможность ставить более объективный диагноз и точнее прогнозировать результат лечения. А если препарат бесплатный, доктора могли назначать инъекции луцентиса и при диагнозе «ВМД под вопросом». Поскольку я в государственную медицину пришел из частной клиники, для меня всегда важна была грань между понятиями «заработать» и «оказать помощь». Я на дух не перевариваю врачей, которые оперируют пациентов, когда операция им не показана. За такие вещи я караю «огнем и мечом». Это касается как нашей клиники, так и других учреждений республики.
— С.Т.: Айдар Наилевич, учатся ли в медицинских ВУЗах республики студенты-целевики, то есть ребята из глубинки, поступающие на льготных условиях
в ВУЗ, которые обязаны после получения диплома врача возвратиться к себе на «малую родину»?
— Да, такие студенты есть. Но для начала хотел бы разделить систему обучения на высшую школу и на последипломное образование. Если говорить о студентах, существуют целевые наборы из соседних республик, где нет медицинских институтов, например, Республика Марий Эл, которой выделяется определенная квота на обучение. Что касается внутриреспубликанского целевого обучения, глава района, где нет офтальмолога, может обратиться с просьбой подготовить студента, который приехал учиться из этого района, по специальности «офтальмология». Я по роду своей работы сталкиваюсь с целевой ординатурой и интернатурой. В одних случаях за обучение ординаторов и интернов платят главные врачи клиник, для которых мы готовим докторов. Я езжу по районам, договариваюсь с главными врачами о подготовке специалистов. Хорошо, если главный врач заплатит за обучение интерна, в таком случае он уже не отпустит молодого специалиста, пока тот не отработает оплаченные за его обучение деньги. Конечно, многие, оканчивая учебу, просят остаться на кафедре, но в этом отношении я непреклонен.
— Л.Т.: Айдар Наилевич, если бы Вы были всемогущи, что бы Вы сделали прежде всего для своей республики?
— Если бы представилась возможность, я бы… По большому счету я ничего нового не придумал. Придя в больницу, я начал восстанавливать советскую систему диспансеризации, мы возвращаемся на круги своя. У нашей системы были недостатки, как и в любой системе, но она работала и была «заточена» на здравоохранении. Как известно, легче болезнь предупредить, чем ее вылечить. То, что я сейчас делаю как главный офтальмолог — санпросветработа, образование населения, листовки, плакаты, обучение, школы пациентов. Я уделяю этому направлению довольно большое внимание. К сожалению, мало кто этим занимается, хотя в последние год-два к этой работе стали относиться более серьезно. Но лет 20 назад мы фактически не занимались здравоохранением, здесь существовал огромный пробел. Мы насколько могли, лечили людей. Это тоже необходимо делать, но государственная политика должна быть направлена именно на предупреждение заболевания.
У меня огромное количество пациентов с глаукомой, которая не лечится. Недавно приходит ко мне на прием крупный начальник, просит прооперировать катаракту. Диагноз поставили в оптике, где он подбирал очки. Я поднимаю базу данных, оказывается, он был у нас в прошлом году, у него выявили глаукому, выписали препарат. На мой вопрос, капает ли он лекарство, ответил, что не капает, хотя в назначении четко было прописано «капать постоянно». Казалось бы, что тут непонятного? На сегодняшний день основное — это комплаенс, приверженность пациента к лечению. К сожалению, мы привыкли ставить диагноз и все… Важно настроить пациента на лечение, а времени на это у нас просто нет. Я заставляю своих врачей разъяснять пациенту, как он должен лечиться, как принимать лекарства, а также четко все прописать в заключении, потому что заключение читает не только пациент, но, случается, и прокурор…
— С.Т.: Пациенты с сердечными заболеваниями, скорее всего, будут скрупулезно следовать рекомендациям врача, с сердцем все-таки не пошутишь, оно может остановиться. А с глазами шутить, получается, можно?
— Приведу вам один пример. Я специально посещал курсы и сейчас провожу эти же курсы для своих врачей. Существуют 4 основных психотипа людей, и каждый человек требует особого подхода. Если эмоциональному человеку ты начнешь занудно рассказывать обо всех стадиях глаукомы, он пропустит все мимо ушей. Ему необходимо как можно более эмоционально внушить, что завтра он ослепнет, как и ослепла его бабка, если не будет капать капли. «Технарю» (его сразу видно) необходимо все объяснить по порядку, «с чувством, с толком, с расстановкой». Мы своим врачам читали курсы, как определить психотип человека по его внешнему виду, по тому, как он зашел в кабинет, постучался или пинком открыл дверь, как поздоровался и т.д. От психотипа пациента зависит то, каким образом врач сможет мотивировать его на необходимое лечение. Пятнадцать человек обучились этой методике, эффект был просто колоссальный.
— Л.Т. : Когда Вы ездите за границу в командировки, на что Вы прежде всего обращаете внимание?
— Я как главный врач стараюсь больше внимания уделять вопросам маркетинга, заглядывать в будущее. Еще во время первых поездок за рубеж я вывел для себя такую тенденцию: новые технологии, как правило, появляются в Америке, через год они приходят в Европу, еще через год — в Москву, еще через год-два — в регионы. Бывая в Америке, я фактически перескакивал через эти временные ступеньки. К моменту регистрации того или иного препарата или оборудования я все про него знал, знал, нужно ли нам оно или нет. К этому времени начинал готовить наших врачей, поскольку врач по своей природе консервативен. Нам на курсах часто говорили, что самое сложное — это переучить врача. Такова специфика нашей профессии.
Еще одно новое направление, которое мы у себя успешно развиваем — клинические испытания. Пять лет назад мы получили аккредитацию, в настоящее время у нас проводится 8 клинических испытаний. У нас появилась возможность оценить возможность препарата до того, как он появился на рынке. Сейчас полным ходом идут исследования нового препарата компании Bayer, и к моменту его регистрации в России мы уже будем знать, как он работает, в чем его принципиальное отличие от существующих аналогов. Одно дело услышать от представителя фирмы (они красиво говорят, но у них одна задача — продать), другое — собственный опыт. Никто не учится на чужих ошибках, учатся только на своих. Задача — максимально снизить цену собственных ошибок. Клинические испытания дают такую возможность.
