Особым совещанием при НКВД СССР 23 марта 1935 г. осужден как «социально опасный элемент» на 5 лет ссылки. Отбывал наказание в г. Куйбышев. Арестован 23 декабря 1937 г. Тройкой УНКВД Куйбышевской обл. 30 декабря 1937 г. приговорен к высшей мере наказания. Расстрелян в г. Куйбышев 14 марта 1938 г. (Его жена, счетовод Надежда Васильевна Тихонова, расстреляна там же 15 января 1938 г.)». Реабилитирован в январе 1956 года военным трибуналом Приволжского военного округа.
…В голодные послереволюционные годы мамина семья перебралась в белорусский город Оршу. Там мама с папой и познакомились, а через некоторое время родилась я. В школе я не была отличницей, но по всем предметам успевала очень хорошо. Папа был уважаемым земским врачом, мама не работала, воспитывала меня и мою старшую сестру.
В Белоруссии я окончила 10 классов и в 1940 году уехала в Ленинград поступать в медицинский институт. Жила в общежитии. В июне 1941 года окончила 1-й курс Второго Ленинградского медицинского института. После объявления о нападении Германии на Советский Союз многие студенты, и я в том числе, отправились в военкомат, чтобы добровольцами уйти на фронт. Но в военкомате нам сказали, чтобы мы оставались на своих местах, ждали указаний.
Уже буквально через несколько дней мы были вызваны в военкомат и направлены на работу по организации военного госпиталя. В город с фронта пошел большой поток раненых, и стало ясно, что нужны дополнительные госпитали. Один из них создавался на Васильевском острове, в ДК им. Кирова. Там мы и стали работать. Сначала готовили помещения, ремонтировали, утепляли, устанавливали оборудование. Потом стали поступать первые раненые… И я стала там работать в качестве медсестры.
В Ленинграде наш госпиталь проработал недолго. Уже осенью его эвакуировали в Вологодскую область, в район Череповца. Там он и находился всю войну. Это был прифронтовой госпиталь Северо-Западного фронта № 1331. Уже там оформили наш призыв, и мы стали рядовыми Красной Армии.
— Нонна Сергеевна, расскажите, пожалуйста, о Вашей работе, о работе военных медиков.
— Я прекрасно помню эвакуацию нашего госпиталя из Ленинграда. Нас обстреливали, бомбили. Потом мы узнали, что наш эшелон был одним из последних, ушедших из Ленинграда. Кольцо блокады замкнулось. Куда мы прятались при бомбежках? Старались залезть под поезд… Думали, что там будет безопаснее.
— Где располагался госпиталь?
— Нас разместили в бывшем лагере. Это был лагерь для заключенных. Когда именно и почему его закрыли, я не знаю. Когда мы приехали, то обнаружили 13 бараков. В одном бараке стали жить сотрудники. А в 12 бараках разместился госпиталь.
В нашем бараке для сотрудников были организованы отсеки. Их можно сравнить с купе в поезде. Каждый отсек — для четырех человек. Спали на двухъярусных нарах. Все сотрудники жили одинаково.
И врачи, и медсестры, и начальник госпиталя. Ни у кого не было никаких «привилегий». Если нужно было выполнить какую-то работу — в том числе тяжелую, физическую работу — ее выполняли все вместе. В этом плане не было начальников и подчиненных.
— Трудно было организовать госпиталь в бывшем лагере для заключенных?
— Конечно, трудно. В течение нескольких недель все сотрудники занимались строительно-ремонтными работами. Зима в 1941 году пришла рано, было холодно. Необходимо было утеплить бараки, привести их в «божеский» вид, разместить оборудование, которое мы вывезли из Ленинграда. То есть сначала мы занимались той же работой, что и в Ленинграде, когда готовились к открытию госпиталя на Васильевском острове. Когда все было готово — начался прием раненых. Все было четко организовано!
Наш госпиталь находился в прифронтовой полосе. Бойцы поступали прямо с поля боя. Система работы была такая: легкораненым бойцам мы оказывали необходимую медицинскую помощь — и они возвращались на фронт. Солдат и офицеров с более тяжелыми ранениями направляли для дальнейшего лечения в другие госпитали, в тыл. Или другой вариант: после прохождения лечения бойцы с увечьями комиссовались, возвращались домой. Война для них была закончена.
Самые тяжелые ситуации: когда, несмотря на все усилия медперсонала, человеку невозможно было помочь… С человеческими трагедиями мы ежедневно соприкасались. У нас был специальных барак для тяжелораненых. Там были бойцы с ранениями в грудную клетку, в голову, с ампутированными конечностями.
Когда человеку невозможно помочь — это трагическая ситуация для медиков. У каждого человека своя судьба… Я запомнила одного молодого бойца, по фамилии Игорцев. Он был москвичом, из столичного района Люблино. Этот парень запомнился тем, что он был, по-простому говоря, «не жилец». Мы за ним хорошо ухаживали, жалели его. Но шансы покинуть госпиталь живым у него были, объективно говоря, небольшие. Искалечили парня на фронте.
И все-таки он выжил! Его комиссовали, отправили в Москву, домой. Поехал своим ходом. Руки-ноги целы, глаза видят, уши слышат. Конечно, все медработники радовались за него как за родного! Общаюсь с Вами — и этот парень и сейчас как будто стоит у меня перед глазами.
— Некоторые пациенты врачам и медсестрам запоминаются надолго. Так происходит в мирной жизни. Наверное, так же было и на фронте?
— В памяти, в первую очередь, остаются какие-то необычные, даже курьезные эпизоды. Однажды к нам привезли бойца родом из Средней Азии с очень тяжелыми ранениями. Человек умирал… А запомнился он своими многочисленными пожитками, какими-то сумками и мешочками. Все эти пожитки он разместил у себя под кроватью.
Это был единичный случай. Вообще-то в больничных палатах пациентам запрещалось держать посторонние вещи. Но этот человек находился в таком тяжком состоянии, что ему пошли навстречу.
— Что же находилось у бойца в сумках и мешочках?
— Там были подарки, гостинцы для родных. Может быть, консервы, какие-то бытовые вещи… Этот боец постоянно говорил о том, что просит отправить эти подарки его семье. Это было его последнее желание. Человек умирал, но ему очень хотелось порадовать подарками близких людей.
![](http://aprilpublish.ru/uploads/150.jpg)
Я провожу политбеседу с ранеными в столовой госпиталя, 1943 г.
— Трогательная история. Чем же она завершилась? Боец выжил? Умер? Его последнее желание было исполнено?
— К сожалению, не могу ответить ни на один из этих вопросов. Меня перевели в другой госпиталь. Поэтому я не знаю, как сложилась судьба этого бойца и его подарков для родных... Конечно, хотелось бы надеяться на самый лучший вариант. Мол, боец выжил, вылечился и лично отвез свои подарки родным.
Но как все было на самом деле — не знаю, а фантазировать не хочу. Эту историю я рассказываю для того, чтобы показать: на войне трагическое переплеталось с лирическим, надежды с разочарованиями. Ломались судьбы, но люди все равно верили в лучшее: в скорую Победу, встречу с семьей.
— Кто еще из пациентов Вам особенно запомнился?
— Был пациент по фамилии Айзенберг. 62 года. Москвич. Имя не помню. Этот человек мне запомнился потому, что ему потребовалось переливание крови после тяжелого ранения. У него была четвертая группа крови, довольно редкая. А у меня такая же группа крови.
И я сразу же предложила свою кровь. У меня взяли кровь, и я сама сделала ему переливание своей крови. Помню, что я очень этим гордилась. Боец пошел на поправку.
Врачи и медсестры нередко переливали свою кровь раненым. Это была нормальная ситуация. Если было нужно, мы старались спасти раненых своей кровью…
— Как известно, люди старше шестидесяти лет не подлежали призыву на военную службу.
— Он пошел на фронт добровольцем. И у нас было много таких раненых. Кто-то не подлежал призыву по возрасту или по состоянию здоровья, кто-то имел «бронь». Но люди все равно уходили на фронт, защищали Родину. А мы, военные медики, стремились сохранить им жизнь и здоровье.
К нам с фронта поступали тяжелораненые, которых необходимо было срочно эвакуировать в тыловые госпитали, где было больше возможностей для оказания квалифицированной медицинской помощи. Наша задача была подготовить их к эвакуации в тыл.
Но порой их состояние здоровья было таким тяжелым, что они были не способны пережить эвакуацию. Поэтому мы старались всю необходимую помощь оказать на месте. И во многих случаях удавалось добиться хороших результатов. Иногда выздоровление тяжелораненых воспринималось почти как чудо. Но эти «чудеса» врачи, медсестры, санитарки создавали своими руками. Конечно, важна была и воля к жизни самого человека.
— В военных фильмах нередко показывается, как в госпитали приходят с концертами самодеятельные и профессиональные артисты. У вас проводилась культурно-массовая работа?
— И профессиональные артисты приезжали, и школьная самодеятельность нас радовала. И раненые, и медсестры могли вместе запеть какую-нибудь песню, чтобы поднять друг другу настроение.
Кроме того, в госпитале был «штатный баянист». Боец, из-за тяжелого ранения комиссованный с военной службы. После прохождения лечения он остался в качестве технического сотрудника.
У нас ведь было двенадцать бараков с ранеными. В один день он играл в одном бараке, в другой день — перемещался в следующий. Работы для музыканта хватало!
У нас была медсестра, Варя Лисикова. Красавица. Блондинка, огромные голубые глаза, ямочки на щеках. У нее был прекрасный голос. Она великолепно исполняла песни из репертуара Клавдии Ивановны Шульженко, особенно «Синий платочек». Бойцы были просто в восторге.