Оптимистический пессимист
– То есть, чтобы решить вопрос приобретения высокотехнологичного оборудования, приходится идти на нарушения?
– Да, было такое, но сейчас такие вещи категорически запрещены. Если раньше я, нищий попрошайка, мог прийти к руководителю Фонда обязательного медицинского страхования и, мусоля в руках шапку, попросить: «Разрешите, Христа ради, на наши же заработанные деньги из ОМС потратить часть средств…» И он мог «с барского плеча» дать такое разрешение, то сейчас им и это запретили. Сегодня это нарушение чревато судебным разбирательством, и мне это не надо. При такой постановке вопроса очень легко будет себя чувствовать тупой главный врач, который, ничего не делая, только пеняет, что «у него этого нет, того нет, этого не дают, того не разрешают». При этом он будет сидеть в мягком кресле, занимая должность. Но надеюсь, что положение дел изменится. Я – оптимистический пессимист.
– Об этом еще Святослав Николаевич говорил. Можно жаловаться и при этом ничего не делать. А можно бороться, набивать себе шишки и делать нужное людям дело…
– Был один главный врач, он возглавлял городскую больницу, почетный гражданин Иркутска, правая рука мэра города, в Совете ветеранов, чем он все это заслужил, сказать трудно, но как главный врач – полная бездарность. Он полностью развалил крупнейшую клиническую больницу. Так вот, он говорил мне: «Тебе хорошо, тебе там дают, а нам – ничего…» Мне с ним было неприятно разговаривать.
– Из всего вышесказанного понятно, что платные услуги нужны.
– Пока да. Я считаю, что должно быть разумное сочетание. Должны быть платные услуги, но и все другие: ОМС, ВМП, СМП.
– Как вопрос приобретения оборудования решается внутри системы МТНК? Решение принимается в центре, в Москве, на уровне областной медицинской администрации, или директора вполне самостоятельно решают, что им необходимо и в каком количестве?
– Областная медицинская администрация не имеет к этому никакого отношения, слава Богу. Москва – постольку поскольку. Только когда сумма закупаемого оборудования превышает 1,5 миллиона рублей, мы должны согласовать этот вопрос с головной организацией. Такое положение было введено совсем недавно. Я считаю, что это тоже тормозит свободу действий директора филиала, потому что ему лучше знать, какая техника нужна, а не какому-то «парню» из Москвы, который может сказать, «вот этот аппарат такой-то фирмы дешевле, бери его и работай на нем». Правда, лично у меня пока еще до такого маразма дело не доходило. В других филиалах, я знаю, с этим существуют довольно серьезные проблемы. При Федорове мы решали подобные вопросы самостоятельно, и это правильно. Ну что Москва может посоветовать? Каждый филиал развивается по-своему. Опять же все ездят на конференции, выставки, смотрят, что появляется нового на рынке. Если есть задумка развивать какое-то направление, то кто, кроме самого директора, лучше знает, какой класс оборудования ему необходимо приобрести? По моему мнению, централизация ни к чему хорошему не приведет.
«Покупка иностранного эксимерного лазера нарушает идеологический концепт развития МНТК»
– Святослав Николаевич не диктовал, какое направление развивать?
– Нет-нет, мы здесь были совершенно свободны, он легко соглашался с нашим мнением. Единственный момент, я помню, касался материалов, производимых на ЭТП (экспериментальное техническое производство МНТК). Нас порой насильно заставляли их приобретать, при этом не всегда они были хорошего качества.
– А линзы?
– Вначале линзы тоже заставляли закупать. Святославу Николаевичу окружение постоянно что-то нашептывало на ушко. Помню, один из приближенных однажды заявил, что «покупка иностранного эксимерного лазера нарушает идеологический концепт развития МНТК». И он со своим «концептом» мне, тогда еще начинающему директору, «втюхал» российский лазер «Профиль». Это был первый эксимерный лазер в системе филиалов МНТК. Год мы на нем проработали, матерясь и проклиная все на свете, но сделали, слава Богу, 1000 операций и поняли, что ни в какие ворота этот аппарат не лезет. А потом мне Федоров сам сказал: «А ты что японский-то не взял?» А этот, с позволения сказать, «идеолог» тут же взял себе в МНТК японский лазер. Вот вам и вся «идеология».
– Какое число операций в Иркутском филиале проводится в год?
– В среднем – 15 тысяч в год. Мы и 18 тысяч делали. Основная часть – это катаракта. Много лазерных операций – более 5,5 тысяч, среди них – диабет, глаукома, достаточно много витреоретинальной хирургии. У нас в этом отношении регион необычно эндемичный, много патологий по отслойке сетчатки. В филиале работают специалисты очень высокого уровня: и катарактальные хирурги, и витреоретинальные. Здесь оперировались очень известные люди, в том числе и наш бывший губернатор, первый всенародно избранный губернатор Иркутской области Юрий Абрамович Ножиков, к сожалению, ныне покойный. Имея возможность лечиться везде, предпочитал это делать только здесь. Наш классик, Валентин Григорьевич Распутин, мой хороший друг, также оперирован в Иркутском филиале. Могу сказать, что я горжусь нашими кад-рами, и те молодые специалисты, которые к нам приходят, перенимают все лучшее и быстро становятся специалистами высокого уровня. Так что стараемся высоко держать планку МНТК.
К нам едут учиться хирурги из Москвы
– Ваш филиал является методическим, научным и лечебным центром. Какую конкретную методическую помощь центр оказывает на уровне офтальмологии региона?
– Прежде всего, у нас есть WetLab, один из первых в России, очень высокого уровня, к нам из Москвы едут хирурги учиться.
– Обычно все происходит наоборот, все едут в Москву…
– А у нас так. Едут к нам, потому что знают, что факоэмульсификации лучше учиться в Иркутске. Такая у нас репутация на сегодняшний день. Мы очень этим гордимся. Мы проводим сертификационные циклы, причем не абы как, ради галочки, а чтобы у человека отложились реальные знания. Проводим тематические циклы по глаукоме, по детству, по сосудистой патологии, патологии глазного дна. Здесь проходят различные конференции, которые, безусловно, являются школой для офтальмологов. А самая главная методическая помощь заключается в том, что любой врач может обратиться к нам с любой клинической проблемой и получит адекватную помощь.
– Я знаю, что Вы выпускаете серию брошюр для практикующих врачей.
– Да, в издательстве «Гэотар» мы выпустили несколько монографий, которые пользуются достаточно большим успехом среди офтальмологов по всей России. Наши парт-неры-издатели хотят продолжить развивать этот цикл, и нам есть что сказать. Это и глаукома, и оптическая когерентная томография, другие направления.
Не сочтите за бахвальство, но когда я только пришел сюда директором, об Иркутском филиале никто ничего не говорил, и мне было очень обидно. В офтальмологической среде у всех на слуху были Санкт-Петербург, Екатеринбург, Чебоксары. И вот уже довольно много лет Иркутский филиал среди ведущих офтальмологов страны котируется очень высоко. Особым вниманием пользуются наши доклады на конференциях, фирмы приглашают наших врачей на зарубежные симпозиумы. Мне часто потом звонят и говорят, что наши доклады были лучшими. Так что стараемся.
Кое в чем мы были пионерами, или Как провезли контрабандой первый томограф
– Два года назад Иркутский филиал МНТК отпраздновал свое 20-летие. В одном из материалов, посвященном этому событию, есть такая фраза, авторство которой приписывают Вам: «20% успехов российской офтальмологии родилось в стенах Иркутского филиала МНТК». Прокомментируйте, пожалуйста, это высказывание.
– Не знаю, огорчу я Вас или обрадую, но такого я не говорил. Это журналистское преувеличение. Почему-то решили достижения в офтальмологии перевести в проценты. Но это чушь. Я лишь только сказал, что в некоторых, основополагающих направлениях развития офтальмологии, мы были пионерами. Это в 1990 году – факоэмульсификация с Говардом Файном, когда в России ее еще не делали или делали, но очень примитивно. Сюда впервые съехались специалисты со всей страны. Это был WetLab высшего пилотажа, потому что Говард Файн считается пионером факоэмульсификации. Сначала мы были у него в Америке, а потом он со своей командой приехал к нам. Мы одними из первых в России в клинических условиях применили эксимерный лазер. Первой была головная организация, потом к ней подключилась клиника «Новый взгляд» и мы. С этого начиналась эксимерлазерная хирургия в стране.
Первыми в СНГ и России мы внедрили методы оптической когерентной томографии в 1996 году. Впервые я увидел оптический когерентный томограф на выставке в Будапеште. Там я познакомился с московским руководителем фирмы Carl Zeiss Ренатой Лахер. Доброжелательная, открытая немка, она все делала очень быстро. Если вдруг у нас что-то выходило из строя, она летела к нам и в сумочке везла необходимую запчасть. И хотя она уже не работает в Carl Zeiss, мы продолжаем с ней дружить. Так вот, когда я впервые увидел этот прибор, я спросил Ренату, что это такое. Она ответила, что сама еще точно не знает, но смысл работы заключается в том-то и том-то. Просто фантастика! Возможность исследования сетчатки не после энуклеации, а прижизненное! Это какой же гигантский рывок для науки! Я сделал все, что было возможно: нашел банк, спонсоров, которые оплатили томограф. Почти контрабандой, под видом другого прибора, потому что он не был еще сертифицирован, его доставили сюда. И когда впервые, в 1996 году, мы опробовали томограф, поняли, что наука наукой, но этот прибор просто необходим для клиники. Первую монографию, которую мы выпустили, был атлас на русском языке. Так что мы были здесь пионерами. А сейчас для крупных клиник это рутинный прибор.
Мы считаем себя пионерами и по редким формам глаукомы. Эти формы не часто встречаются в клинике, многие их просто пропускают. Например, синдром пигментной дисперсии, который развивается у молодых, чаще у миопов. Врачи его иногда пропускают, а это может перейти в пигментную глаукому. Когда я впервые выступил с докладом на эту тему, Вы не представляете, меня, как кинозвезду, окружили окулисты, чтобы получить информацию. Наша монография на эту тему, а также доклады пользуются большим успехом у коллег. Больных таких много, а знаний нет. Или глаукома Франк-Каменецкого. Захарий Григорьевич Франк-Каменецкий – наш знаменитый профессор, иркутский врач (в его честь названа одна из улиц города), который открыл своеобразную наследственную форму глаукомы, характерную почему-то только для Иркутской области.
В лечении макулярных разрывов мы также можем считать себя в значительной степени пионерами. Есть и на эту тему наши монографии. То есть мы стараемся заниматься основными направлениями. Единственное, чем мы широко не занимаемся, – это детство и ретинопатия недоношенных. Мы отдали прерогативу другим и туда не лезем. Конечно, проценты нашего участия в развитии отечественной офтальмологии посчитать невозможно, но кое в чем мы точно были первыми.
«Врачевание – это сфера служения, а не обслуживания»
– Не могу не привести высказывание профессора Александра Билибина, которое является Вашим принципом работы: «Врачевание — это сфера служения, а не обслуживания». Скажите, как надо готовить кадры, чтобы принцип ответственности врача перед пациентом стал основополагающим?
– Я считаю, что вопрос – главный. Когда врачей так низко опустили, сделали их сферой обслуживания, то, безусловно, у тех, кто окончил мединститут, нет чувства превосходства (в хорошем смысле слова) от того, что он врач, а так – где-то продержаться на плаву, что-то поиметь или перейти в другое направление. Как часто у нас случается: офтальмологи бегут в оптики, потому что там платят хорошо, сидят, очки подбирают. Безусловно, уважение к врачебной профессии надо прививать и делать это в государственном масштабе. Ведь врач в любой развитой стране – это элита, это те люди, без которых просто невозможно существовать. А у нас говорят много, а делают мало. Воспитывать чувство бережного, уважительного отношения к пациенту, чувство ответственности за свой труд надо со студенческой скамьи. Человек, когда попадает в больницу, ощущает себя абсолютно беззащитным, он нуждается не только в профессиональных действиях врача, но и в элементарной заботе и внимании. Это порой поддерживает больше, чем инъекция. Ведь больной очень ждет, когда к нему подойдет врач, скажет доброе слово, подбодрит пациента, заразит его своим оптимизмом. Но многие вообще этого не понимают, ведут себя просто по-хамски, общаются с больным через медсестру. Происходит дискредитация врачебной профессии. У нас в центре представить себе подобное просто невозможно. Могу сказать это с гордостью.
– Вы думаете, человеческое отношение к больному можно привить? Или гуманизм – это на уровне генетики?
– На генетическом уровне, скорее, находится талант врача. Отношение к больному необходимо привить, воспитать. Вы думаете, у нас здесь все генетически талантливые врачи? Совсем нет. Все люди разные, из разных семей, однако, приходя сюда, они видят, какая здесь царит атмосфера, и понимают, что если они будут относиться к больным как-то иначе, они просто вылетят отсюда, как пробка из бутылки. «Все просто, как помидор», понимаете? Все зависит от главного врача или директора, о того, кто несет ответственность за эту работу. Если он не следит за этим или относится спустя рукава, то и возникает это хамье, кто «на лапу берет», кого волнует только одно: ничего не делать на работе, получить свою пайку и уйти. Вот – принцип нашего сегодняшнего здравоохранения, в основном.