— Почему Вы решили связать свою жизнь с медициной?
— По примеру отца, Ивана Кузьмича Харлапа (1918—2014). Вернее, по совету отца. Папа прожил большую жизнь, был участником Великой Отечественной войны. Он был военным врачом и организатором здравоохранения, полковником медицинской службы. Перед войной папа окончил Военно-медицинскую академию им. С.М. Кирова. Во время войны ему довелось и на передовой побывать, и в Москве послужить.
Папа был человеком с твёрдым характером и большими организаторскими способностями. Поэтому в 1943 году его отозвали с фронта и направили в Москву, в Центральный штаб партизанского движения при Ставке Верховного Главнокомандования. Этот штаб координировал деятельность всех партизанских отрядов на оккупированных территориях СССР. При штабе действовала школа для военных врачей партизанских отрядов. Отец и преподавал в этой школе, и на фронт выезжал.
Достойная служба в военные годы, отмеченная многими наградами, помогла папе и в мирное время. После прохождения соответствующего обучения его выдвинули на дипломатическую работу. С 1952 года по 1954 год он был помощником военного атташе в Китае. Потом работал в Госплане СССР, главном планово-экономическом органе страны. С начала шестидесятых до конца восьмидесятых годов трудился в Государственном комитете по науке и технике.
Отец перестал быть практикующим врачом, он стал государственным служащим. Но в качестве сотрудника Госкомитета по науке и технике постоянно взаимодействовал со «звёздами» медицины. Он и академика С.Н. Фёдорова прекрасно знал, и академика М.М. Краснова.
Госкомитет по науке и технике в Советском Союзе занимался координацией и материально-техническим обеспечением научно-технических исследований, в том числе и в медицине.
В этой структуре собралась сильная, профессиональная команда. Не секрет, что там работало много сотрудников органов государственной безопасности, которые ранее были задействованы в реализации атомного проекта, в создании в СССР атомного оружия.
Папа на меня не давил, но когда школа подходила к концу, дал совет поступать в медицинский. Вообще-то в школьные годы меня больше тянуло к гуманитарным предметам: истории, литературе. И этот интерес остался до сих пор. Но я не жалею, что выбрал медицинскую стезю.
Поступил во Второй медицинский институт. В то время заведующим кафедрой офтальмологии там был М.М. Краснов. Мне его лекции сразу понравились. И это пробудило интерес к офтальмологии. Чем меня «зацепил» Михаил Михайлович? Сразу было видно, что человек он интеллигентный, высокообразованный, с разносторонним багажом (не только в медицине, но и в гуманитарной сфере). Он полностью соответствовал моим юношеским представлениям (возможно, немного наивным), как должен выглядеть профессор офтальмологии. Человеком он был аккуратным, элегантным. Михаил Михайлович умел подать материал доходчиво, образно. Его лекции хорошо запоминались.
В 1973 году, когда я как раз оканчивал институт, М.М. Краснов объявил о переходе в Первый Московский медицинский институт им. И.М. Сеченова (Первый мед), где ему также было доверено возглавить кафедру офтальмологии. Одновременно на базе кафедры создавался новый крупный специализированный офтальмологический центр. Михаил Михайлович стал руководителем и кафедры, и нового научного центра. Эти две структуры фактически были единым целым. У них был единый коллектив.
Я пришёл к М.М. Краснову и сказал, что хотел бы работать в его вновь созданном институте, на его кафедре. Именно там мне хотелось проходить клиническую ординатуру. Михаил Михайлович меня выслушал и объявил: «Просто так я тебя не возьму. Надо себя сначала проявить с положительной стороны, доказать своё право стать клиническим ординатором». И он дал мне задание. Это задание состояло в том, чтобы подготовить большой доклад об имплантации искусственного хрусталика.
Мой отец, узнав об этом задании, позвонил С.Н. Фёдорову, которого лично хорошо знал. Он рассказал профессору Фёдорову о моём желании стать офтальмологом, о задании М.М. Краснова подготовить реферат. Святослав Николаевич обещал помочь и назначил время, когда я могу к нему придти.
— Папа послал Вас к С.Н. Фёдорову только для того, чтобы он помог в подготовке доклада?
— Думаю, что не только для этого. Доклад был скорее поводом. Папа прекрасно разбирался в людях. Он очень ценил С.Н. Фёдорова, так же как и М.М. Краснова.
Он считал Святослава Николаевича выдающимся офтальмологом. Поэтому ему хотелось, чтобы я, его сын, делающий тогда первые шаги в профессии, лично познакомился с этим человеком.
Святослав Николаевич встретил меня очень приветливо, душевно, познакомил с литературой по имплантации искусственного хрусталика, дал с собой необходимую литературу. А в конце разговора сказал: «Серёжа, книги — это хорошо, но это не главное! Тебе надо прийти в операционную, посмотреть, как я работаю, как я делаю те операции, о которых ты собрался готовить доклад».
Я, конечно же, был благодарен за это предложение. Несколько раз мне довелось присутствовать в операционном зале, когда Святослав Николаевич имплантировал искусственный хрусталик. Кроме того, была возможность задать ему вопросы по теме доклада, обсудить прочитанную литературу.
Наша последняя встреча была весьма примечательной. Святослав Николаевич как бы между делом спросил у меня, не хочу ли я у него работать. Тогда как раз создавался Институт микрохирургии глаза, будущий МНТК. Дословно он сказал: «Приходи к нам! Устраивайся к нам на работу! Работы хватит всем!»
Я вежливо отказался. Во-первых, я твёрдо решил стать клиническим ординатором у М.М. Краснова. Во-вторых, в то время у С.Н. Фёдорова ещё вообще не было клинической ординатуры. Я мог устроиться у него на должность со странным названием «врач-старший лаборант». Это примерно означало: врач-стажёр, начинающий специалист. Потом была перспектива перейти и на другие должности. Но в то время у меня были опасения, что я вообще останусь без клинической ординатуры, то есть без полноценного профильного офтальмологического образования. В этой связи возможность работать и учиться у М.М. Краснова представлялась мне более предпочтительной.
— Как отреагировал Святослав Николаевич на Ваш отказ?
— Он мне ничего не сказал. Но после моих слов я для него просто перестал существовать. Мне нужно было ещё раз с ним встретиться, но эта встреча не состоялась. Он передал мне книжку через секретаря.
Потом я ему вернул эту книжку (тоже через секретаря). Больше я не видел Святослава Николаевича до конца его жизни.
— Чем Вы объясняете такую перемену в его отношении к Вам?
— При всей своей внешней демократичности, открытости и простоте в общении, С.Н. Фёдоров вполне осознавал значение своей деятельности. Он знал себе цену. Уже в те годы огромное число людей хотело у него работать и учиться. Поэтому я совсем не удивился, что он отказался со мной встречаться после моего отказа стать его сотрудником.
С другой стороны, наши личные встречи запомнились мне на всю жизнь. Святослав Николаевич был не просто харизматичным человеком. Общение с ним имело прямо-таки гипнотический эффект. Практически каждого он мог увлечь своими идеями. Он был прекрасным оратором. И эти ораторские способности проявлялись у него не только при общении с большой аудиторией, но и в беседах один на один, в том числе и со мной.
Фёдоров с большим энтузиазмом говорил о современных технологиях операций, в частности, об оперировании сидя, об организации работы операционных бригад, об особенностях искусственных хрусталиков, об использовании музыкального сопровождения в операционных и т.д.
— Учитывая всё вышесказанное, Вы не жалеете, что не стали сотрудником С.Н. Фёдорова?
— Я ни о чём не жалею. Я рад, что связал свою судьбу с Институтом глазных болезней и работаю здесь до сих пор. Но воспоминания о С.Н. Фёдорове и М.М. Краснове помогают нам всем понять роль личности, роль лидера в науке. Оба этих учёных были лидерами, создателями собственных научных школ.
— Как отреагировал М.М. Краснов на то, что свой доклад Вы подготовили с помощью С.Н. Фёдорова?
— Он спросил меня, кто помогал мне готовить доклад. Я ему рассказал о своих визитах к С.Н. Фёдорову. У меня сложилось впечатление, что ему эта идея не понравилась. Но он мне ничего не сказал. В клиническую ординатуру он меня принял. М.М. Краснов и С.Н. Фёдоров друг друга недолюбливали. Отношения у них были прохладными. Так нередко происходит у ярких, талантливых людей, не способных понять друг друга…
Работа в Институте глазных болезней
— Хотелось бы поговорить с Вами о Вашей работе в Институте глазных болезней. Вы работаете здесь несколько десятилетий. Конечно, мы не сможем в одном интервью представить всю Вашу деятельность, но хотелось бы рассказать о наиболее важных научных проектах.
— А Вы видели мраморный холл нашего Института? Вот как в советские времена оборудовали медицинские и научные учреждения! Может быть, нам какого-то оборудования не хватало, но мрамора для нас не пожалели!
— Простите, а какое отношение имеет мраморный холл к Вашей научной и лечебной работе?
— Вроде бы прямого отношения этот холл ко мне не имеет. Но на самом деле в жизни всё взаимосвязано. Я — патриот Института. Как говорил К.С. Станиславский, «театр начинается с вешалки». А наш Институт начинается с импозантного мраморного холла. Проходишь по нему каждое утро — и плечи расправляются, осанка улучшается. Мраморный холл встречает и сотрудников, и пациентов, настраивает их на «нужный» лад.
— Такие элементы оформления могут стать «визитной карточкой» учреждения, его изюминкой. Они способствуют его уникальности. Но, конечно же, Ваш Институт, в первую очередь, интересен не оформлением, а результатами своей работы.
— Я упомянул мраморный холл потому, что этот «помпезный» элемент оформления подчёркивает важность, значимость, ценность нашей работы. Поэтому наш холл — это тоже часть самоидентификации сотрудников, в том числе и меня.
Что касается научной и лечебной работы… С момента своего прихода в Институт я стал работать с барокамерами. Этот метод продолжает использоваться и поныне для лечения самых различных офтальмологических патологий: острых нарушений кровооб-ращения в центральной артерии сетчатки, возрастной макулярной дистрофии, атрофии зрительного нерва и т.д.
— Вы ведь не только лечили с помощью барокамер, но и проводили научные исследования.
— Мы одновременно лечим пациентов и анализируем результаты лечения, двигаем вперёд науку. Передо мной вставало очень много вопросов. Например, хотелось разобраться, как пребывание в барокамере может способствовать приживлению имплантата после пересадки роговицы.
— К каким результатам Вы пришли?
— К самым обнадёживающим. Барокамеры показали себя эффективным, хотя и, прямо скажем, дорогостоящим оборудованием.
Но это инвестиции в здоровье людей. И они себя оправдывают. Также я изучал влияние барокамер на пациентов с церебральной недостаточностью при атрофии зрительного нерва. И тоже результаты были очень хорошими.