— Вам не завидовали одноклассники из-за того, что Ваш папа был большим начальником, вторым человеком в крупном промышленном регионе?
— Ничего подобного даже близко не было! И я никогда не воспринимала своего папу как «большого начальника». Для меня он был лучшим другом, советчиком, близким человеком. Да, папа много работал. Но для меня у него всегда находилось время.
У нас была простая, душевная, гостеприимная семья. Дом был полон гостей. И маму, и папу окружающие люди любили. И эта любовь на меня переносилась. С проявлениями зависти или с каким-то «негативом» я никогда не сталкивались.
У партийных работников были дополнительные продовольственные пайки, в том числе и в военные годы. Мы не голодали, конечно, в Челябинске. Но всё, что было — мама всегда ставила на стол. Я могла без спроса привести домой ватагу одноклассников — и мама с удовольствием всех кормила.
Наш образ жизни был несколько лучше, чем у большинства челябинцев. Люди жили трудно, но дружно. В сороковые-пятидесятые годы не было ощутимого социального расслоения, ни в фактическом, ни в психологическом плане. Мы все были на равных. Все считали себя советскими людьми, одной семьёй. А в наше время, в двадцать первом веке, у многих сильно желание разделить так называемую «элиту» и «простых людей». Это очень опасная тенденция. Никто не имеет право считать себя «выше других». И никому не надо завидовать!
Кстати, недавно я вновь побывала в Челябинске. В этом городе я прожила пять лет: с 1943 года по 1948 год. И Челябинск стал мне родным, так же как Москва и Ленинград. Побывала в родной Челябинской школе № 1. Она находилась совсем рядом с нашим домом. Мне показали школу, повели по классам. Возле одного из классов я увидела мемориальную табличку: «Кабинет русского языка и литературы имени Раисы Павловны Нардовой». Мне так приятно стало, когда я эту табличку заметила! Это была моя учительница русского языка.
Челябинцы — молодцы! Чтят традиции, помнят достойных людей. Раиса Павловна Нардова была одним из любимых моих учителей.
В школе она проработала много лет. Сотням и тысячам детей привила любовь к своему предмету, к родному языку. И нынешнее руководство школы решило увековечить её память «именным кабинетом».
Это показывает современным детям, что об учителях надо помнить, относиться к ним с уважением. Мудрое решение! В школе было много хороших учителей. Нам повезло.
— Какие предметы Вам нравились в школе? Чем Вы увлекались в детстве? Кем хотели стать?
— У меня было много увлечений. Кем я хотела быть? Об этом практически не задумывалась. Мне было всё интересно. Училась хорошо, с удовольствием. Родители никогда не заставляли меня делать уроки, не проверяли домашние задания. В этом просто не было необходимости.
В школе меня интересовала не только учёба, но и общественная работа. Я была председателем Совета школьной пионерской дружины. Шла война. И школьники тоже хотели помочь фронту. Что мы делали? Собирали металлолом на постройку танка. Потом мы металлолом сдали. И пришла благодарственная правительственная телеграмма, подписанная самим Сталиным. Телеграмма была адресована четырём лицам: директору школы Софье Яковлевне Файвишевской, секретарям партийной и комсомольской организаций. А четвёртым человеком стала председатель Совета пионерской дружины Алевтина Дадонова. Это моя девичья фамилия. Конечно, я была счастлива, что Сталин прислал мне персональную телеграмму. Как реликвия она хранится у меня до сих пор.
В детстве и юности я была девчонкой активной, боевой. Играла в хоккей (с мячом) любила кататься на коньках, играла в баскетбол.
— Почему после окончания школы Вы решили стать медиком? Почему поступили в Первый медицинский институт в Москве?
— Сама не знаю почему. Так получилось и всё! Разве в семнадцать лет можно сделать осознанный выбор? Я же тогда ничего не знала о медицине. Приехала в Москву, начала учиться, знакомиться с различными областями медицины. Сначала меня заинтересовало акушерство. Появление на свет нового человека, новой жизни — это всегда чудо.
Когда я была на третьем курсе, папа поехал в командировку в Одессу. Там он купил книгу Владимира Петровича Филатова «Мои пути в науке». Папа подарил мне эту книгу. Я её с огромным интересом прочитала, буквально «проглотила». И решение было принято: надо становиться офтальмологом.
Когда я начала знакомиться с офтальмологией, заниматься в научном офтальмологическом кружке нашего вуза, то быстро поняла: офтальмология — это детектив. Да, именно так эту мысль можно сформулировать. А я всегда в литературе любила именно детективный жанр. Поэтому совершенно естественно, что пришло решение стать офтальмологом.
В чём главная загадка этой медицинской дисциплины? Наверное, в том, как интерпретировать картинку из микроскопа? Какие выводы можно сделать из результатов анализов? Офтальмология всегда оставляет большое поле для споров, научных дискуссий. И в этом её притягательность. Неизведанное в науке всегда притягательно. А мы ещё не знаем и причин возникновения многих офтальмологических заболеваний, и эффективных способов лечения.
Несмотря на все научные успехи, офтальмологов никогда не покидает ощущение, что эпоха великих открытий ещё впереди, что их совершат представители следующих поколений. А мы готовим для них почву.
Для меня офтальмология связана с чувством новизны. По историческим меркам это очень молодая область знаний.
— Кто были Вашими учителями в науке, в лечебной практике?
— Кафедру глазных болезней в Первом медицинском институте возглавлял профессор Александр Яковлевич Самойлов. Именно он курировал научный студенческий кружок. Первые шаги в офтальмологии были сделаны под его руководством.
Своими учителями могу назвать профессора, члена-корреспондента Академии медицинских наук СССР Виталия Николаевича Архангельского и профессора, Героя Социалистического труда Михаила Леонидовича Краснова (отца знаменитого офтальмолога, академика М.М. Краснова).
Михаил Леонидович был прекрасным клиницистом и ярким, интересным человеком. Он не стеснялся прямо сказать больному: «Я не знаю». А на это врачи редко отваживаются! Профессор М.Л. Краснов мог положить больному руку на колено и сказать: «Знаете, голубчик, я сегодня не знаю, что у вас. Посоветуюсь с Дюком и завтра вам скажу».
— А кто такой Дюк?
— Не «кто», а «что»! «Дюк» — это многотомное руководство по офтальмологии Дюка Эдьдера на английском языке, которое в конце 50-х — начале 60-х было у немногих. Михаил Леонидович научил меня размышлять над симптомами различной патологии, думать, почему тот или иной симптом развился.
— Вы переняли у него творческое отношение к профессии?
— Разумеется, врачевание — это творчество. Оно связано и с рутинной работой, и с полётом мысли! Потом я занялась рентгенологией. Моим учителем в этой сфере стала врач-рентгенолог Бэлла Израилевна Свядощ. Она научила меня изучать, анализировать рентгеновские снимки, а не просто читать, что напишут другие рентгенологи.
Учителей у меня было много. Но самое главное, что я вынесла из студенческих лет, а также из последующей жизни: необходимость широких, всесторонних знаний. Например, врач-офтальмолог не может специализироваться только на лечении катаракты или глаукомы. Необходимо уметь поставить диагноз и назначить грамотное лечение при любой офтальмологической патологии. А как же иначе! Нужна и специализация в какой-то области, и широта научного кругозора.
— Как сложилась Ваша судьба после окончания института?
— Вузовский диплом я получила в 1954 году, поступила в интернатуру по терапии. И в том же году у меня родилась дочь.
У меня была возможность получить назначения в Четвёртое главное управление Минздрава. Но по совету отца от этой возможности я отказалась.
— Но ведь работа в Четвёртом главке считалась очень престижной. Именно эта структура занималась лечением руководства страны.
— С одной стороны, это так. Там было много квалифицированных специалистов. Но, с другой стороны, в четвёртом главке в те годы царила, дипломатично говоря, «специфическая атмосфера». Зная мой свободолюбивый характер, папа прекрасно понимал, что мне там делать нечего… Я его послушала, и не жалею об этом.
Моя дочка родилась недоношенной, а родители в то время жили в Брянске. Папа работал там председателем Брянского облисполкома, мама была домохозяйкой. Я решила временно переехать к родителям, чтобы воспользоваться маминой помощью в уходе за малышкой.
В Брянске прожила около года. Начала работать врачом-офтальмологом в глазном отделении Брянской областной больницы. Вернулась в Москву, работала в 36-й городской клинической больнице офтальмологом. В Московской клинической офтальмологической больнице закончила клиническую ординатуру и стала работать врачом. В стенах этой больницы мы с Вами сейчас и общаемся.
— Алевтина Фёдоровна, хотелось бы поговорить о Вашем пути в науке, судьбе врача. Вы получили известность и признание благодаря научным трудам в области офтальмоонкологии. Вы являетесь создателем научной школы в офтальмоонкологии, одним из организаторов системы оказания офтальмоонкологической помощи. Почему Вас заинтересовала именно эта область офтальмологии?
— Я не люблю, когда меня называют «офтальмоонкологом». Это не совсем корректно. Офтальмоонкология является областью моей специализации. Но я врач-офтальмолог, а не офтальмоонколог. И как врача-офтальмолога меня интересует всё новое, что происходит в нашей медицинской дисциплине. Для меня это важно!
Офтальмоонкология — одна из областей офтальмологии, одна из возможных специализаций в нашей профессии. К счастью, потребность в таких специалистах не очень большая. Речь идёт о сравнительно редкой патологии. Редкой, но чрезвычайно разнообразной! В этом и состоит специфика офтальмоонкологии!
Давайте я скажу простым языком, чтобы было понятно и врачам, и пациентам: в любом отделе органа зрения — в тканях глаза, в орбите и т.д. — могут быть обнаружены практически любые опухоли. И злокачественные, и доброкачественные. Можно сказать, что офтальмоонкология охватывает почти всю общую онкологию.
Вот такая область знаний: вроде бы узкая (если брать статистику заболеваемости), а с другой стороны, чрезвычайно обширная, многообразная. И можно в течение всей жизни углубляться и углубляться в эту область. Жизни не хватит!
Я много занималась и продолжаю заниматься патологией орбиты. Для орбиты в основном характерны доброкачественные опухоли. Но пациентам от этого не легче! Если вовремя не начать лечение, то доброкачественная опухоль может привести к снижению зрения.
Как я пришла к офтальмоонкологии? Как и многое в жизни, это произошло случайно. В родную клинику я пришла в качестве врача-офтальмолога. Но оказалось, что существует потребность во враче-рентгенологе. В течение года я изучала рентгенологию, получила соответствующее удостоверение. Кого обслуживает рентгенологическое отделение офтальмологической больницы? В основном онкологических пациентов. Поэтому совершенно естественно, что рентгенология привела меня к офтальмоонкологии. Всё очень просто!
