Мне этот нож тоже нравился. Поэтому, когда Святослава Николаевича не было дома, я его часто использовал, чтобы что-то смастерить из дерева. Однажды этим ножом я разрезал какую-то доску и не заметил, что в ней были гвозди. В итоге, весь нож покрылся заусеницами, фактически был испорчен. Когда приехал Святослав Николаевич, он спросил меня, что случилось с его ножом. Но я смутился, не нашёл в себе сил сказать правду и ответил: «Не знаю. Я его не брал».
Фёдоров своим низким баритоном резко сказал: «Никогда мне не ври!» На этом наш разговор завершился. Но мне стало так стыдно, что после этого разговора я в течение всего дня старался не попадаться взрослым на глаза и не мог найти себе место… Я дал себе слово никогда и никому не врать, всегда говорить правду. И в течение всей жизни следую этому принципу.
А вечером того же дня Святослав Николаевич как ни в чём не бывало сказал: «Арсенушка! Седлай лошадей!» Я понял, что меня простили, что история с ножом забыта…
— Ваш выбор профессии связан с С.Н. Фёдоровым?
— Врачом я решил стать уже в пять лет. У меня ведь мама – врач-анестезиолог. И тётя – врач, и бабушка была врачом. Вообще, в нашем роду много медиков. В первый раз я оказался в операционной в пять лет, вместе с мамой. Но желание стать врачом-офтальмологом возникло именно под влиянием Святослава Николаевича.
Когда мне было десять лет, он пригласил меня в операционную, когда он оперировал. И тогда впервые я взглянул на глаз в микроскоп. Я увидел, что в микроскопе глаз выглядит совсем по-другому, чем в жизни. Понял, что офтальмология – это очень интересно!
В дальнейшем я учился у Фёдорова в клинической ординатуре, работал в МНТК. Он был научным руководителем моей кандидатской диссертации «Применение трансцилиарной факоэмульсификации и витрэктомии при лечении осложненной миопии высокой степени». Если говорить простым языком, то речь шла о близорукости, превышающей – 20 с осложнениями на сетчатке.
Я много ассистировал Фёдорову. Видел, как он оперирует. Кстати, в детстве Святослав Николаевич и меня прооперировал по поводу близорукости и косоглазия.
— Ваши отношения со Святославом Николаевичем менялись с годами?
— Они становились более глубокими по мере моего роста в профессии. Мы стали с ним больше говорить на профессиональные темы. С другой стороны, я прекрасно понимал, чтобы быть интересным Святославу Николаевичу, нужно постоянно совершенствоваться. Я к этому стремился по мере сил.
И.Е. Федорова и А.А. Кожухов
В МНТК была создана уникальная система контроля качества, которую разработал лично Святослав Николаевич и которой он гордился. Один из важнейших элементов этой системы — компьютерные мониторы во всех операционных, изображение которых выводилось в кабинет генерального директора. Фёдоров ежедневно, обычно по несколько раз в день, подключался к этим мониторам, чтобы понаблюдать за операциями коллег.
Почти всегда раздавался вопрос: «Кто оперирует?» Ему было важно лично оценить мастерство каждого хирурга. Я не знаю, существовала ли в то время подобная система в западных странах, но, во всяком случае, для Советского Союза и России она была уникальна.
Не секрет, что некоторые коллеги в МНТК такие «прямые включения» генерального директора не очень любили. Никто не знал, когда именно он подключится. Поэтому могла возникнуть некоторая нервозность. Но большинство врачей к такой системе относились с пониманием, считали её правильной.
Фёдоров сам был прекрасным хирургом. Поэтому даже если ему что-то не нравилось в работе коллег, то его замечания всегда были очень точными, способствующими профессиональному росту. Признаться, я ждал этих «прямых включений», хотя никогда об этом Святославу Николаевичу не говорил… Просто хотелось, чтобы он был доволен моей работой.
Думаю, что значение Святослава Николаевича для российской и мировой офтальмологии мы все в полной мере осознали только после его трагической гибели, хотя и при жизни он был легендарной фигурой. Что такое школа Фёдорова? Это не только МНТК, но и огромное количество его учеников, многие из которых возглавили государственные и частные клиники, вузовские кафедры.
Особенно интенсивно мы общались в последние месяцы его жизни. Ведь тогда развернулась компания травли, направленная на то, чтобы сместить Фёдорова с поста генерального директора МНТК. Святослав Николаевич был настоящим борцом. Но ему, как и любому человеку, в этот трудный жизненный период требовалась поддержка друзей, коллег, учеников, родственников. Конечно, неоценимую роль сыграла Ирэн Ефимовна, которая поддерживала и вдохновляла его в любой жизненной ситуации.
— Ирэн Ефимовну похоронили в одной могиле со Святославом Николаевичем. Нельзя не обратить внимания на слова, начертанные на погребальном камне.
— Там написано: «Ум и дела твои останутся в памяти человеческой. Но для чего пережила тебя любовь моя?!» Незабвенному, его Ириша». В этой эпитафии важно каждое слово. Она подписана «его Ириша». Дело в том, что Святослав Николаевич всегда называл свою супругу Иришей. И «домашнее имя» на могиле является выражений нежности, теплоты, скорби.
Хотел бы рассказать, как появилась эта эпитафия. Это несколько видоизменённый вариант эпитафии на могиле великого русского писателя Александра Сергеевича Грибоедова. По распоряжению его вдовы, княжны Нины Александровны Чавчавадзе на могиле драматурга и дипломата в Тбилиси был установлен памятник с такой надписью: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?»
Когда погиб Святослав Николаевич, Ирэн Ефимовна и моя мама совместно пришли к выводу, что именно эти слова – в несколько видоизменённом виде – должны быть на памятнике, т.к. именно они в сжатом, лаконичном виде отражают их чувства, суть их отношений.
— Думается, что эта эпитафия несёт в себе глубокий философский смысл т.к. невольно приходят параллели между историей любви и верности Александра Грибоедова и Нины Чавчавадзе и Святослава Фёдорова и Ирэн Фёдоровой (Коржуховой).
— На самом деле параллелей довольно много. И трагическая, безвременная гибель Грибоедова и Фёдорова, и вечный траур вдов. Нина Чавчавадзе оплакивала Грибоедова всю свою последующую жизнь. Такая же судьба была уготована Ирэн Ефимовне… Нина Чавчавадзе пережила своего супруга на 28 лет, Ирэн Ефимовна – на 20 лет. В обоих случаях это были десятилетия скорби по невосполнимой утрате.
С одной стороны, Ирэн Ефимовна сохраняла жизнелюбие, волю к жизни (это тоже наследие Святослава Николаевича). С другой стороны, она продолжала скорбеть о нём. Чтобы отвлечься от этой скорби, она стремилась помогать другим людям. И ближним и дальним. Потому что она знала, что такое поведение одобрил бы Святослав Николаевич.
Когда 8 августа состоялось погребение Ирэн Ефимовны и поминки по ней, мы все испытывали горечь невосполнимой утраты и одновременно благодарность за то, что этот человек был рядом с нами в течение долгих десятилетий. Уверен, что память о ней сохранится, как и память о Святославе Николаевиче. Мама Ирэна и дядя Слава – 8 августа они снова соединились. Навсегда.
В день рождения Святослава Николаевича его любимая супруга сделала ему последний подарок. Теперь их уже никто и ничто не разлучит.
