К.м.н. М.Г. Комарова
Интервью с заведующей Центром глазной хирургии «СМ-Клиника» кандидатом медицинских наук Марианной Геннадиевной Комаровой
Мы встретились с Марианной Геннадиевной во время работы научной конференции «Лечение глаукомы: инновационный вектор – 2025». Одним из направлений, исследовательской работы, которым занимается доктор Комарова, – снижение риска интраоперационных и послеоперационных осложнений у пациентов с высокой осевой миопией. Этой проблеме был посвящен ее доклад. «О таких пациентах, — говорит Марианна Геннадиевна, — необходимо заботиться как о недоношенных детях».
С Марианной Геннадиевной мы встретились после окончания мероприятия, и я невольно обратил внимание на яркий значок на лацкане жакета.
Марианна Геннадиевна, что это за интересный значок у Вас на жакете?
Это знак отличия, которым меня наградили за долгую и успешную работу в многопрофильном медицинском холдинге «СМ-Клиника». «Золотой статут» ‒ логотип «СМ», выполненный из золота и бриллиантов. Он дает право награжденному и его ближайшим родственникам на пожизненное бесплатное медицинское обслуживание в клиниках холдинга. Слава Богу, пока редко пользуюсь, но очень ценю эту награду.
Вы окончили 2-й медицинский институт. Выбор был заранее определен, поскольку родители – врачи? Чем запомнилась учеба? Для многих людей учеба в институте – лучшие годы в жизни. Для Вас?
Выбор профессии был для меня неочевидным. В школе я увлекалась не только гуманитарными предметами, но и математикой, физикой, черчением. Как-то учительница по биологии, разбирая шкафы в кабинете, нашла зеркальный офтальмоскоп и почему-то подарила его мне. Внутри футляра было зеркальце на ручке с набором линз. Дома родители объяснили мне, как им пользоваться. На всех экзаменах по физике как в школе, так и потом в институте, мне обязательно попадался билет с темой «Глаз как оптическая система». Похоже это были знаки судьбы.
После школы мне хотелось поступать сразу в несколько учебных заведений: в Полиграфический институт им. Строганова, на философский факультет МГУ и в медицинский институт, так как в нашей семье уже было два поколения врачей. Глядя на мои метания, мама дала хороший совет: представить, кем я буду работать после окончания учебы, и я смогла представить себя достаточно ясно только в роли врача. Решив поступать в мединститут, я планировала объединить медицину и художественное творчество ‒ стать пластическим хирургом.
Почему-то меня сразу выбрали старостой группы, и мне пришлось посещать все лекции. Училась я хорошо, поэтому на разгульную студенческую жизнь времени не оставалось. Скорее это походило на бег с препятствиями. Счастливые воспоминания остались о студенческих каникулах, когда удавалось много путешествовать по нашей стране с друзьями. Я занималась горным туризмом, имела юношеский разряд по настольному теннису и пулевой стрельбе, каталась на горных лыжах, на велосипеде, посещала танцевальную студию. В советский период все это было доступно и не требовало больших затрат.
Рабочие будни в медицинском холдинге «СМ-Клиника», 2025 г.
После окончания института последовала ординатура в МНИИ микрохирургии глаза, которым руководил С.Н. Федоров, в экспериментальной хирургической группе. Что это была за группа? Чем она занималась?
Прежде я бы хотела рассказать интересную историю моего знакомства со Святославом Николаевичем Федоровым. Когда я училась на старших курсах института, мои родители были в Сирии, так как папа работал в этой стране советником по медицине. В Дамаске он познакомился со Святославом Николаевичем и его ведущими специалистами, которые приехали оперировать мать президента Хафеза Асада. Когда звездная группа российских врачей возвращалась в Москву, моя мама попросила профессора Э.В. Егорову передать небольшую посылку нам с братом. Я приехала домой к Элеоноре Валентиновне забрать вожделенные джинсы (тогда это было большим дефицитом в СССР), и тут она спросила, сдавала ли я уже экзамен по глазным болезням и что получила. Я сказала, что сдала экзамен на «отлично», потому что экзаменатору понравились мои рисунки хирургических доступов на глазном яблоке. Тут ее глаза загорелись, она потянула меня к столу, дала лист бумаги, карандаш и сказала: «Рисуй!». Я просто нарисовала глаз в разрезе. Оказывается, она долго искала художника для оформления монографии, подготовленной в соавторстве с Федоровым. Егорова снабдила меня иностранными атласами по глазной хирургии и надавала кучу заданий. Весь шестой курс, помимо учебы, участия в операциях на кафедре госпитальной хирургии и подготовки к госэкзаменам, я рисовала схемы глазных вмешательств, начиная с удаления катаракты по Давиелю и заканчивая последними разработками. В реальной жизни я ни одной глазной операции тогда еще не видела, поэтому вторичная катаракта выглядела в этой книге как черная икра ‒ мне просто не сказали, что шары Эльшнига имеют разный диаметр. Когда книга «Хирургическое лечение травматических катаракт с интраокулярной коррекцией» была готова к печати, Святослав Николаевич захотел пригласить «художника» на работу. Мне позвонили из секретариата, и я приехала в новый НИИ микрохирургии глаза в Бескудниково.
Какое впечатление произвел на Вас доктор Федоров?
Первая встреча с Федоровым произвела на меня большое впечатление. Хотя и потом, в течение 20 лет работы с ним, каждая встреча была зарядом энергии и импульсом к действию. Святослав Николаевич начал задавать вопросы об учебе, моих намерениях, а потом внезапно перешел на английский. В то время я уже год занималась на курсах иностранных языков и легко переключилась. Мой будущий шеф остался доволен, тут же кому-то позвонил, сказал, чтобы мне оформили запрос на распределение и зачислили к нему в 7-е глазное отделение. «Она прекрасно рисует, свободно говорит на английском и вообще умница», ‒ сказал он кому-то на другом конце провода. Запрос на распределение был подготовлен моментально (тогда после окончания института врачи не сами искали работу, а их распределяли по организациям). Вот так профессия выбрала меня, а не я ее. А монография с моими наивными ошибками была опубликована впоследствии во многих странах мира.
Будучи молодым ординатором, Вы попали в ассистенты к Федорову. Что значит быть ассистентом Федорова? Какие обязанности на него возлагались? Чему Вы научились у Шефа?
Я приступила к работе в отделе экспериментальной хирургии под руководством профессора С.Н. Федорова в сентябре 1983 года, а в октябре мне уже доверили самостоятельно выполнить экстракапсулярную экстракцию катаракты (ЭЭК). Учили нас в то время быстро, потому что пациентов было очень много и очередь на лечение только росла. Сначала я ассистировала Надежде Федоровне Пашиновой, которая возглавляла наше отделение, а потом она помогала мне на первых операциях – «ставила руки». Я очень благодарна ей за хорошую школу. Пригодились в работе и занятия музыкой (игра на фортепиано и гитаре) ‒ микрохирургия требует одинакового владения правой и левой рукой и отсутствия тремора.
Когда меня уже достаточно обучили основным вмешательствам, я начала участвовать в операциях Святослава Николаевича. Он обычно работал с двумя ассистентами на двух операционных столах. Начальные и завершающие этапы выполняли помощники, а главный этап делал он сам. Наверное, это был прототип будущего конвейера – «Автоматической линии прозрения». В операционную вместе с ним часто приходили гости – врачи, ученые, журналисты, иностранные хирурги. В задачи ассистента входило начинать и заканчивать операции, а также следить за последовательностью всех этапов вмешательства и вовремя подавать нужные инструменты, так как шеф был одновременно ведущим этого шоу и его постоянно отвлекали вопросами. В такие моменты он очень нам доверял.
Святослав Николаевич часто заходил в свое отделение после окончания рабочего дня, когда институт пустел. Он был еще полон энергии и не торопился домой. Иногда просто рассказывал о своих идеях, иногда устраивал нам экзамен, даже мог проверить истории болезни. Мы должны были помнить все данные про каждого пациента в отделении, так как не знали, про кого шеф спросит в этот раз и с кем разговорится в коридоре. У меня почти нет фотографий с ним, мне казалось. он всегда будет рядом, это было так естественно.
Он любил подключаться к своим хирургам во время операции. На микроскопах были установлены камеры, мы сидели в наушниках с микрофоном и в любой момент могли услышать знакомый голос. Как-то в особо трудный момент, когда я оперировала травматическую катаракту, в наушниках прозвучал голос шефа: «Мариша, у меня тут иностранные хирурги, комментируй свою операцию на английском». Пришлось выполнять, хотя дополнительная нагрузка совсем не обрадовала. Он развивал в нас такую стрессоустойчивость, что, наверное, мы смогли бы оперировать даже подвешенные вниз головой. Для чего это было нужно, понимаешь позже, когда приходится участвовать в «живой хирургии».
Федоров нас учил не только профессии, но и жизни. Для него не было преград, невыполнимых задач, он никогда не сдавался и не останавливался на достигнутом. Я помню, он как-то зашел один в ординаторскую, увидел меня со стопкой историй болезни, и спросил: «Мариша, о чем ты мечтаешь? ‒ Я хочу освоить все глазные операции, стать классным хирургом. ‒ Разве это мечта? Надо мечтать сделать что-то такое, что до тебя никто не делал». Вот так Святослав Николаевич сразу поднял для меня профессиональную планку на недостижимую высоту.
В операционной клиники «Новый Взгляд», 2001 год
После окончания ординатуры Вы выполняли операции по поводу катаракты, глаукомы, миопии, гиперметропии, астигматизма, косоглазия, патологии век. После ординатуры и такой широкий круг хирургических вмешательств?
В период ординатуры и после нее я старалась освоить как можно больше хирургических вмешательств, чтобы найти свое направление. Мне нравилась хирургия катаракты и непроникающая хирургия глаукомы. Вмешательства по поводу аметропий (миопия, гиперметропия, астигматизм) были тогда несовершенны: после радиальной кератотомии пациенты сутки мучались от боли, как и после кератокоагуляции, которая еще и отличалась временным эффектом, иногда пациенты приходили с разорванными насечками после травмы глаза. Это были ступени прогресса, которые сыграли свою роль в истории офтальмологии и ушли в прошлое.
Лечение косоглазия, заворотов и выворотов век заставили меня освоить мои пациенты, у которых эта патология встречалась как сопутствующая, и после улучшения зрения они просили исправить и эстетические дефекты. Этим направлением мало кто занимался в институте, и мне пришлось самой учиться по американским атласам. Получалось хорошо, но операции были более длительными, чем экстракция катаракты, а мы были приучены работать быстро, на потоке. Операционное время было ограничено, а пациентов много. Выполнение ЭЭК+ИОЛ занимало у меня тогда порядка 10-15 минут, на стационарное лечение пациента уходили одни сутки. Как-то я осталась работать дежурным хирургом летом в период отпусков и мне пришлось за 4 часа выполнить 20 операций. После этого я упала на диван в ординаторской, и уже не было сил говорить.
