Во время нашей беседы к.м.н., заведующий хирургическим (витреоретинальным) отделением Санкт-Петербургского филиала ФГАУ «Национальный медицинский исследовательский центр МНТК «Микрохирургия глаза» им. акад. С.Н. Фёдорова» Я.В. Байбородов неоднократно подчёркивал, что он считает себя человеком счастливым. Повезло с выбором профессии, которая стала любимой. Повезло с учителями, с наставниками.
Везением Ярослав Владимирович считает тот факт, что он ещё молодым доктором стал работать в системе МНТК, где всегда уделяли большое внимание внедрению во врачебную практику новинок научно-технического прогресса. В качестве «главного везения своей жизни» наш собеседник обозначил бурное развитие витреоретинальной микрохирургии глаза в последние два десятилетия.
По словам Байбородова, именно активным развитием своей области медицины он объясняет и личный успех… Впрочем, эти слова, наверное, не нужно понимать буквально. Конечно, витреоретинальная микрохирургия в последние десятилетия активно развивается. Для энергичных, амбициозных врачей-исследователей она открывает огромный простор для деятельности.
Ярослав Байбородов блистательно воспользовался тем шансом, который предоставила ему судьба. В последние годы он выдвинулся в число ведущих российских и мировых витреоретинальных офтальмохирургов. Научные работы петербургского доктора сочетают в себе фундаментальные и прикладные исследования. Он разработал целый ряд новых методик витреоретинальных вмешательств, которые были внедрены в МНТК и других клиниках.
За словами о «везении» и «счастливых поворотах судьбы» стоит огромный труд, упорство в достижении поставленных целей, верность и преданность науке, искреннее желание оказать максимально возможную помощь пациентам.
Ярослав Владимирович является членом Европейского общества ретинальных специалистов EURETINA, членом Европейского общества витреоретинальных хирургов EVRS, членом Всемирной ассоциации исследователей зрения и глаза ARVO.
Нельзя не упомянуть ещё об одной особенности нашего собеседника: он является не только врачом-офтальмологом, но и дипломированным психологом. При этом психология воспринимается Байбородовым не как «хобби», а как важнейшая и неотъемлемая часть его жизни.
* * *
— Ярослав Владимирович, когда у Вас пробудился интерес к медицине? Что повлияло на выбор профессии?
— Медицина заинтересовала меня довольно рано. В старших классах школы привлекали три области знаний: физика, особенно ядерная физика, философия и медицина. Мне было очень интересно узнать, как устроен человек: и физически, и психически.
Эти три области знаний связаны между собой. Медицина занимается, в первую очередь, физическим состоянием человека. А философия пытается ответить на вопрос о смысле жизни, на вопрос, ради чего мы живём. Философия «переплетается» с психологией. От ответа на философские вопросы, которые ставит перед собой человек, зависит и его психологическое состояние. С другой стороны, психология является областью медицины.
Изучение и медицины, и философии невозможно без знания физики, без понимания физических законов. После окончания школы я поступил в Целиноградский медицинский институт. Это был сознательный выбор. Я решил, что медицинский вуз обеспечит фундаментальное и всестороннее образование. Медицина связана и с физикой, и с философией. Эта профессия даёт возможность помогать людям, изменять их жизнь.
— Вы упомянули Целиноградский медицинский институт. Ваше детство прошло в Казахстане?
— Я родился в Алма-Ате, тогдашней столице Казахстана, в 1972 году. Детство прошло в Кокчетаве. Мой отец был профессиональным управленцем, партийным работником. Он занимал должность второго секретаря Кокчетавского обкома КПСС, говоря современным языком, был заместителем главы области, вторым человеком в регионе.
Мама тоже многого добилась в профессиональном плане. Она была финансистом, банковским работником, возглавляла отделение Центрального банка СССР в Кокчетавской области. Несмотря на высокие должности, родители в семье были людьми демократичными. Их нельзя было назвать «строгими воспитателями». Мне они предоставляли большую свободу. И я до сих пор им за это благодарен. Сейчас папы, к сожалению, уже нет в живых. Мама — на пенсии, живёт в Санкт-Петербурге.
Когда я учился в десятом (выпускном) классе произошло ещё одно событие, повлиявшее на выбор профессии. Мои родители заказали для меня психологическое тестирование, чтобы определить мои профессиональные склонности. В этих тестах было около 300 вопросов. И результаты тестов подтвердили мою склонность в медицине. Поэтому выбор профессии в моём случае имел и «научное обоснование».
— В Целинограде Вы проучились только два года. Почему Вы решили переехать в Санкт-Петербург?
— Здесь соединились несколько обстоятельств. Распался Советский Союз. И многие русские люди, жившие в национальных республиках, потянулись на историческую родину. Также поступили и мои родители. Папе предложили работу в Администрации Ленинградской области, мама стала сотрудником отделения Центрального Банка РФ по Санкт-Петербургу.
Но мой собственный переезд в Питер не был прямо связан с этим шагом родителей. Это было самостоятельное решение. Меня потянуло в Россию. Хотелось жить в одной из столиц: или в Москве, или в Санкт-Петер-бурге. Так как в Питере к тому времени уже было жильё, то выбор пал на Северную столицу.
Из Казахстана уезжал без горечи, без обиды. У меня сохранились добрые воспоминания об этой стране. Впоследствии город Целиноград был переименован в Акмолу.
А теперь он называется Астана и является столицей Казахстана, современным мегаполисом. Но в начале девяностых годов никто, конечно, не мог предположить, что тихий Целиноград так преобразится и приобретёт столичные функции. В то время это был провинциальный областной центр.
— Какие у Вас остались воспоминания о Целиноградском медицинском институте?
— Город Целиноград производил провинциальное впечатление, но, надо сказать, что наш вуз имел достойную репутацию в масштабах всего Советского Союза. И международные контакты у него уже тогда были, в том числе с США.
— Как проходила Ваша учёба? Какие области медицины Вас особенно интересовали?
— На втором курсе меня заинтересовала психиатрия. Но потом пришло определённое разочарование. Я понял, что психиатрия — это всё-таки не моя сфера. Мне всегда хотелось не только изучать людей, но и помогать им. Конечно же, психиатры помогают своим согражданам. Их работа жизненно необходима! Но в силу объективных обстоятельств пациентами психиатров часто становятся люди с глубокими, необратимыми психическими изменениями. У этих больных можно снять острое состояние, можно устранить опасность, которую они порой представляют для окружающих и самих себя. Но возможности выздоровления уже нет.
— Когда Вы решили стать офтальмологом?
— Это произошло в Целинограде, после окончания второго курса. Мой друг Виктор Машуренко (к тому времени он уже окончил вуз и стал врачом-офтальмологом) пригласил меня в гости в Кокчетавскую областную офтальмологическую больницу. Он показал мне глаз, увеличенный в восемь раз, под микроскопом. Я понял, что нет ничего красивее человеческого глаза. Я твёрдо решил стать офтальмологом и с тех пор ни разу в жизни не сожалел о принятом решении.
— Как изменилась Ваша жизнь после переезда в Россию, в Санкт-Петербург?
— Я стал студентом Первого Санкт-Петербургского государственного медицинского университета им. акад. И.П. Павлова. Переезд прошёл вполне нормально, но сначала в новом вузе было трудновато. У меня сложилось впечатление, что в Питере требования к студентам-медикам выше, чем в Целинограде.
Во время учёбы я уделял большое внимание офтальмологии, в то время профильную кафедру возглавлял известный учёный-офтальмолог, д.м.н., профессор Ю.С. Астахов. После окончания вуза проходил интернатуру по офтальмологии на базе Ленинградской областной клинической больницы. Потом два года был клиническим ординатором в Санкт-Петербургской медицинской академии постдипломного образования.
После окончания клинической ординатуры, в 1999 году, я пришёл в Санкт-Петербургский филиал МНТК, где работаю до сих пор.
— Вы сразу стали специализироваться на витреоретинальной микрохирургии глаза?
— Да. Санкт-Петербургский филиал МНТК является моим первым и единственным местом работы. И все эти годы я занимаюсь именно витреоретинальной микрохирургией глаза. Беседую с Вами и думаю, что может сложиться впечатление, что в моей жизни ничего не меняется… На самом деле это не так! Да, я продолжаю заниматься витреоретинальной микрохирургией. Но за эти годы медицинские технологии принципиально изменились. Возможности витреоретинальной хирургии существенно расширились.
Работать очень интересно! Во всяком случае, я не устаю. Потому что занимаюсь любимым делом, которое доставляет удовольствие и приносит пользу людям.
— Вы стали заниматься витреоретинальными операциями, придя на работу в МНТК?
— Это произошло несколькими годами раньше. Как я уже упомянул, интернатуру по офтальмологии я проходил на базе Ленинградской областной клинической больницы. Офтальмологическое отделение там возглавляет (и в те годы возглавлял) к.м.н. О.А. Синявский, научным консультантом отделения был и остаётся д.м.н., профессор Р.Л. Трояновский.
Эти замечательные учёные-медики в те годы, когда я был интерном, начали внедрение витреоретинальных операций. Помню, как они проводили, например, витрэктомию с удалением эпиретинальной мембраны.
Я присутствовал в операционной, как говорится, смотрел во все глаза, учился… Мне было очень интересно! И сам решил осваивать подобные операции.
В этой связи хотелось бы обратить внимание на принципиальный момент: уровень развития витреоретинальной микрохирургии в конце девяностых годов принципиально отличался от современной эпохи. Это относится не только к России, но к самым развитым в медицинском плане зарубежным странам.
В то время витреоретинальные операции — при всей их важности и значимости! — были длительными и трудоёмкими для врача. А положительный эффект для пациента никто не гарантировал!
Вообще, витреоретинальная микрохирургия в те годы была связана с большими разочарованиями и для пациентов, и для врачей. И некоторые мои старшие коллеги отговаривали меня от этой области офтальмохирургии.
— Что Вас привлекло в витреальной офтальмохирургии?
— Меня привлекла масштабность и сложность задач. Также привлекло то обстоятельство, что подобные операции нередко спасают людей от слепоты, например, при отслойках сетчатки. Или надо проводить витреоретинальную операцию. Или человек полностью и безвозвратно потеряет зрение.
Принципиальная разница с девяностыми годами состоит в том, что тогда мы, как правило, могли сохранить людям только небольшой остаток зрения. А сейчас результатом витреоретинальных операций нередко является сравнительно высокая острота зрения. Например, пятьдесят процентов. При этой остроте зрения человек не является инвалидом, он полностью трудоспособен (для подавляющего большинства профессий). Конечно, случай каждого пациента индивидуален. Но общая тенденция налицо!
В настоящее время витреоретинальные операции мы успешно проводим тем пациентам, которым ещё десять — пятнадцать лет назад медицина не могла помочь.
И в кругах врачей и среди пациентов витреоретинальные операции уже не воспринимаются как «операции последней надежды». Хотя рутинными их тоже назвать нельзя! Каждая операция до сих пор требует от офтальмохирурга значительных эмоциональных и физических затрат.
— Сколько витреоретинальных вмешательств Вы провели за время работы в Санкт-Петербургском филиале МНТК?
— Более тринадцати с половиной тысяч. Когда я пришёл сюда работать, витреоретинальное отделение возглавлял Сергей Александрович Никулин, потом им руководил Александр Георгиевич Радченко. Сейчас заведующим является Тамерлан Мелитонович Джусоев. В 2016 году было создано ещё одно, второе в нашей клинике, витреоретинальное отделение, которое Леонид Иосифович Балашевич, тогдашний руководитель филиала, доверил возглавить мне.
— Ярослав Владимирович, Вы сказали, что за последние годы и десятилетия технологии витреоретинальных операций принципиально изменились. Не могли бы Вы пояснить свою мысль? Что именно изменилось за эти годы?
— Новая эра наступила примерно с 2003 года, когда началось внедрение оптических когерентных томографов (ОКТ). У этого замечательно прибора нет одного-единственного изобретателя, он — плод коллективных усилий. Но ведущий вклад в его разработку внёс американский исследователь Кармен Полиафито.
Что даёт нам ОКТ? Прижизненную гистологическую картину. В свою очередь, прижизненная гистологическая картина способствовала развитию новых направлений в витреоретинальной офтальмохирургии. Например, стала развиваться хирургия макулярных разрывов. Она существовала и раньше. Но без «обратной связи»…
— Что значит без «обратной связи»?
— Это значит, говоря простым языком, что офтальмохирург мог судить об успехе или неудаче своей операции только по ряду косвенных признаков. Но окончательной ясности у него не было.
Сейчас ситуация принципиально изменилась. Можно сделать ОКТ до операции, а потом после операции. Нужно просто сравнить две картинки. Если врач видит, что макулярный разрыв закрыт — значит, операция прошла успешно. Это видит не только врач. Любой пациент, любой человек может сравнить две картинки и убедиться в успехе операции. На одной картинке есть макулярный разрыв, а на другой (сделанной после операции) этого разрыва нет.
Против результатов ОКТ не поспоришь. Это объективные данные. Таким образом, пациент может убедиться в эффективности, в правильности действий врача.
Страницы: 1 2
