Профессор Ю.А. Иванишко
Интервью с доктором медицинских наук, профессором, основателем и генеральным директором Ростовской глазной клиники «ИнтерЮНА»
Юрий Александрович, я благодарю Вас за согласие ответить на вопросы газеты «Поле зрения». Позвольте начать с самого начала: «Вы родились в 1954 году, окончили Ростовский медицинский институт…» Что для Вас значит институтский период жизни? Многие люди с особой теплотой вспоминают студенческие годы.
Да. Меня не покидало ощущение постоянного поиска. Главное, что мы, скорее всего к концу института и до 30 лет, были намного умнее, чем сейчас. Мы были менее информированными, но имели куда более широкую свободу мышления. Вы же понимаете, что самые серьезные открытия в физике, математике делались исследователями, которые едва достигали 30-летнего возраста. То же самое происходит и в медицине. Мне кажется, что мысли, идеи, которые я расцениваю, как личные достижения в клинической офтальмологии, рождались до 30-35 лет. Это касается науки и организации исследовательской работы, научных конференций. Наша конференция «Макула» многими коллегами «обзывается» как «лучшая конференция России» по той простой причине, что есть полет мысли, что на доклады уходит 10-12 минут, на обсуждение – 15, люди свободно высказывают свою точку зрения. Все выступления и дискуссии проходят под стенограмму, которая затем публикуется, при этом выступление засчитывается как печатная работа. «Макулу» мы проводим с 2004 года, и без ложности скромности скажу, что в работе конференции десятилетиями участвовали самые яркие «звезды» мировой ретинологии из Германии, к примеру, профессора Йохан Ройдер, Вейт-Петер Габель, Австрии, Швейцарии, приезжали коллеги из Италии (Феррара, Форлини и др.), Великобритании, Соединенных Штатов – Нил Бресслер и многие другие.
Возвращаясь к институтским годам, повторюсь, что это был период постоянного поиска. Первые полтора-два года я серьезно занимался физиологией, проводили исследования на земноводных и млекопитающих. Одна из тем, которую мы разрабатывали, касалась влияния препаратов калия на кардиограмму после энтерального введения. Дело в том, что калий только-только начали использовать в качестве активного препарата. Затем я увлекался психиатрией, косметической лицевой хирургией, нейрохирургией. То есть упор был сделан на хирургию. У меня мама – хирург. Через две недели, 11 октября, будем отмечать ее день рождения ‒ 103 года. 21 июня 1941 года она была переведена на 3-й курс мединститута. Затем – ускоренные курсы, эвакуация из Ростова. Она всю жизнь проработала хирургом, «простым хирургом», это ее слова. Без высоких званий и регалий она занимала видное место в ростовской хирургии, хотя окончила ординатуру по хирургической гинекологии в Свердловске. Мама одной из первых в 1950-е годы начала проводить операции на печени. До 88 лет активно работала, областная врачебно-экспертная комиссия в течение многих лет не отпускала ее на «заслуженный отдых», поскольку она, сами понимаете, была «энциклопедией» в хирургии. В ее трудовой книжке отмечено 70 лет непрерывного врачебного стажа.
Мама считала, что мужчина должен заниматься хирургией. Какой – это на выбор. Для себя я прикидывал и ЛОР, и нейрохирургию. Один мой товарищ, аспирант, защищал диссертацию по нейрохирургии у профессора Виктора Александровича Никольского (он был мировая величина) и перед защитой он мне сказал: «Юра, если бы я сейчас начинал, я бы пошел только в офтальмологию».
Я решил попробовать, пошел в кружок (цикла еще не было), и меня посетило ощущение вторжения в неведомое. Стал заниматься, читать учебники по глазным болезням.
Как мама отнеслась к Вашему выбору?
Хорошо. Она видела, что я посещал разные кружки. Впереди была субординатура по хирургии, и все могло повернуться в разные стороны, поскольку в программу была включена трехмесячная ургентная хирургия и четырехмесячная – плановая и остальные циклы. Однако мой выбор был сделан в пользу офтальмологии.
Однажды мама мне сказала: «Юра, если хочешь быть хорошим врачом, ты должен пройти все стадии – от санитара и дальше». Весь второй курс я работал санитаром по скорой помощи. Мне выпадало 5-6 дежурств в месяц в Центральной городской больнице, куда шла вся ургентная хирургия, кроме травматологии и нейрохирургии, то есть: проникающие грудной клетки, брюшной полости, аппендициты, колики, завороты и прочее. В бригаде 4 хирурга, 5 медбратьев и 4 санитара, плюс дежурный врач в отделении. Из этих хирургов – трое стали профессорами, один – членкором. На третьем курсе я работал медбратом в том же отделении на полставки (88 часов), на четвертом – фельдшером. На пятом курсе пошел работать медбратом уже в Глазную клинику имени К.Х. Орлова, которая служила клинической базой нашего института, где в ординатуре учился и защищал кандидатскую диссертацию Святослав Николаевич Федоров.
Вашим учителем была Антонина Афанасьевна Бочкарева…
Антонина Афанасьевна – известнейший человек. Она написала великолепный учебник по глазным болезням совместно со своим учителем Тихоном Ивановичем Ерошевским. Сейчас, когда я прожил жизнь, я понимаю, что лучшего учебника не было. Как мне говорил профессор Габель, «дух» германской ретинологии и хирургии, их учителя в 1960-е годы знали двух офтальмологов из Советского Союза ‒ Филатова и Ерошевского. Все остальные имена – Авербах, Краснов-старший и другие – были им менее известны. Знаете, что Тихон Иванович был единственным, кто сразу согласился выступить официальным оппонентом у Федорова…
Знаю, конечно.
… К Антонине Афанасьевне я пришел на 4-м курсе, представился, что я – кружковец, хотел бы участвовать в интересных исследованиях. Она спросила меня, хочу ли я, чтобы она меня проверила. Я ответил, что за этим и пришел, что хочу заодно проверить себя, нужна мне офтальмология или нет. «Анализ исходов пленчатых катаракт» — такую тему мне предложила Антонина Афанасьевна. Я взял в библиотеке монографии «Катаракты» и «Вторичные катаракты» и операционные журналы за 10 лет, заодно навел порядок в архиве. Изучил данные по пленчатым катарактам, «взрослым», «детским», как мог их обработал и принес Антонине Афанасьевне в виде доклада на 20 листах. Она сократила в два раза мой труд и предложила доложить на кружке. Послушав доклад, сказала сократить его до 10 минут и подготовиться к докладу на кафедральной конференции через месяц. «Доложить на кафедральной, почему бы нет, наверное, обычная история», — думаю про себя. Выступил, Антонина Афанасьевна и один доцент задают вопросы, остальные переглядываются, о чем-то вполголоса переговариваются. Многие из присутствующих меня знали по ночным дежурствам как медбрата. «Профессором будешь», — похлопала меня по плечу Ирина Петровна Шеина, а Элина Леонидовна Энодина сказала, что на ее памяти это второй доклад, который делает студент на кафедральной конференции. Первый доклад сделал Святослав Николаевич Федоров. В то время я не знал, кто такой Федоров. Позже я слышал истории о том, как Федоров, несмотря на протез, буквально слетал по лестнице со второго этажа с криком: «У Эли сегодня новая прическа!» Элина Леонидовна в молодости была очень хороша собой, красавица-ростовчанка. Такие истории…
Когда Вы поняли про себя, что стали врачом? В студенческие годы Вас не посещала мысль о том, что «я – врач»?
У нас, в Ростовском меде, было принято так: если ты сдал зимнюю сессию 2-го курса – анатомию и гистологию – можешь считать себя студентом, а после сдачи летней сессии 3-го курса – патанатомия, патофизиология, хирургия, терапия – можешь считать, что ты – врач, но называть врачом себя мы, конечно, не смели. Даже при получении диплома я до конца не осознавал, что стал врачом.
Красного диплома у меня не было, потому что имея только пять «четверок», (для «красного» надо было получить не больше семи), у меня был один «трояк» по патофизиологии. Декан три года ходил за мной, чтобы я пересдал предмет. Я серьезно занимался спортом, волейболом, часто играл на выезде за Северо-Кавказский ВО, был чемпионом Вооруженных сил среди юниоров, будучи студентом медвуза. Перед очередной летней сессией мне надо было оформить досрочную сдачу экзаменов, чтобы участвовать в летних сборах. Проректор Б.А. Сааков мне и говорит, что уже третий раз подписывает досрочный допуск на экзамены и спрашивает, кем я хочу быть – врачом или спортсменом? Отвечаю, что учусь хорошо, в зачетке за пять семестров только одна «четверка» по гистологии. «И нет ни одной «тройки»? – Нет. – Будет». И влепил мне потом «трояк» по патофизиологии.
Влепил по делу или из вредности?
Вообще-то по делу. Но мы же понимаем, что можно задать вопрос в рамках программы, но на который ты никогда не ответишь правильно. Но, как мне кажется, на «четверку» я ответил.
Но Вы же ничего плохого ему не сделали, за что он на Вас зуб поимел?
Наверное, за то, что в медицинском институте учиться надо, а не спортом заниматься. Во все другие ВУЗы спортсменов охотно брали. В Ростовском меде этого не было даже близко.
Ростовский медицинский институт – это бывший Русский Императорский Варшавский университет, который в 1915 году, в Первую мировую войну, был эвакуирован в Ростов. И Константин Хрисанфович Орлов, первый заведующий кафедрой глазных болезней, приехал оттуда. Мне говорили немецкие коллеги, что учились по монографии «Глазная хирургия» К.Х. Орлова, В.П. Одинцова. В работе настолько блестяще изложены вопросы по хирургии, придаткам. Книга переведена на пять языков. Когда в 1942 году мы «принимали» немцев под Сталинградом, в Австрии выходило очередное издание «Глазной хирургии» на немецком языке.
Виктор Петрович Одинцов после исключения из Московского университета за участие в студенческом движении учился в Германии, окончил Мюнхенский университет…
Вы знаете, чем была хороша Варшавская школа? В те годы в ней наблюдалось соперничество различных школ: немецкой, венской, лионской, петербургской, московской. И в этом «котле» все варилось. Во время учебы мы еще застали бывших аспирантов тех, «варшавских», профессоров.
Я понимаю, что, учась в институте, особых трудностей Вы не испытывали.
Да, трудностей не было. Где-то «брал» эрудицией. Но отличником себя не считаю. В ординатуру с одной «тройкой» не попадал. Пересдавать не стал. Декану так прямо и сказал, что никогда ничего не пересдавал и не стану этого делать. У нас был один студент, который каждую сессию пересдавал с «тройки» на «пятерку» или с «четверки» на «пятерку» по два-три экзамена, но он поставил перед собой задачу: во что бы то ни стало получить «красный» диплом. И он его получил, но служил в нашей среде притчей во языцех.
И вдруг на распределении мне объявляют: «Ординатура». Оказывается, моя шеф, А.А. Бочкарева, не говоря никому ни слова, ходила к ректору, в партком и просила меня оставить. Так неожиданно для себя я попал в ординатуру.
Страницы: 1 2
