— На работе мы проводим бóльшую часть своего времени. Приятно, когда тебя окружает комфортная обстановка, радуют своим профессионализмом коллеги.
— У нас царит атмосфера здоровой демократии и единства. Мы постоянно делимся полученными знаниями, советуемся, информируем друг друга о ходе лечения пациентов. Кроме того, прекрасно налаженные логистические нюансы добавляют в нашу работу четкость и порядок. Врачам импонирует спокойная, вдумчивая работа с каждым пациентом, что приводит к хорошим результатам и не позволяет страдать от профессионального выгорания.
— Сергей Игоревич, какие методы руководства используете Вы?
— Безусловно, демократические. Причем я всегда прислушиваюсь к коллегам, руководствуюсь принципом, что не я здесь самый умный. Считаю, что мои врачи должны быть в чем-то умнее меня. Развиваясь, они подтягивают до своего уровня коллег, в том числе и меня. Молодые доктора схватывают больше информации и делают это быстрее. Разница примерно в 10 лет, которая существует между мной и коллегами, очень правильная: заставляет быть в тонусе.
— Как, на Ваш взгляд, изменились подходы в обучении молодых докторов?
— Подходы, безусловно, меняются, как и все в мире. Наши родители учили нас одному, мы своих детей — уже другому. Конечно, основополагающие понятия, такие как доброта, порядочность, человечность, остаются.
Что касается нашей специальности, я считаю, что для каждого последующего поколения врачей должна быть более высокая стартовая площадка. Мы знаем, что одним из первых вмешательств по поводу катаракты была реклинация, однако 50 лет назад ее уже не делали, наступила эпоха интракапсулярной хирургии; затем — экстракапсулярные операции и, наконец, факоэмульсификация. На мой взгляд, доктора не должны заниматься теми видами вмешательств, которые ушли в прошлое. Задача молодых врачей — сразу осваивать новейшие технологии, но при этом они должны знать и предыдущие методики.
— Должен ли хирург одинаково хорошо выполнять все виды вмешательств?
— Я являюсь противником монохирургии. Человек, умеющий оперировать только правый глаз, это — не хирург. Я считаю, что специалист должен знать и уметь все, при этом глубоко и досконально развиваться в своем узком направлении. С другой стороны, если я делаю катаракту, то должен уметь оперировать глаукому, т.к. часто возникает необходимость в сочетанной хирургии, кроме того, я должен разбираться в рефракции, чтобы оценить вероятный исход вмешательства. Нельзя рассматривать глаз как отдельные его части.
В государственных клиниках существует такое понятие, как поток. Доктору просто не хватает времени узнать, кто перед ним. В частных клиниках подход иной: у врачей достаточно возможности ближе познакомится с пациентом, понять его жалобы, ожидания от лечения, чтобы в результате оказать человеку максимально возможную помощь и улучшить качество его жизни.
Возвращаясь к Вашему вопросу, повторю, что я освоил многие хирургические методики и направления, и орган зрения для меня не существует в отрыве от человека. Именно такой подход к профессии офтальмохирурга я стараюсь привить своим ученикам. Многие врачи, с кем мы вместе работаем — мои бывшие ординаторы. Когда встал вопрос о комплектовании клиники «К+31», прежде всего я привлек своих учеников, так как в них в значительной степени заложена моя школа. Хотя «моя школа» звучит несколько напыщенно. Я ни в коей мере не претендую на звание мэтра, я не в том возрасте и не в том статусе. Однако, насколько могу судить, мне удалось консолидировать несколько направлений: от Аркадия Павловича Нестерова мы получили серьезные основы знаний по глаукоме, Александр Герасимович Югай передал мне свои знания по витрэктомии, Елена Олимпиевна Саксонова — по витреоретинальной патологии, Вячеслав Владимирович Куренков — по рефракционной хирургии…
— Что Вы больше всего цените в людях, в коллегах, друзьях?
— Преданность, честность, открытость, порядочность, стремление к саморазвитию. Вы знаете, мы постоянно что-то придумываем, изучаем, улучшаем. Коллеги, видя нашу неуемность, в хорошем смысле слова, заражаются этим вирусом и начинают также себя вести. Думаю, очень важно, когда все вокруг находятся на одной волне.
— Сотрудники, с кем Вы работаете, кто они для Вас: коллеги или друзья?
— Я считаю, что люди, с кем я работаю, это — вторая семья.
— Дома Вы забываете о работе?
— Моя жена, Светлана Сергеевна Абрамова, — прекрасный лазерный хирург, диагност. Много лет она мне помогает буквально во всем. Мы с ней находимся на одной волне и подчас за ужином, в спокойной обстановке, обсуждаем какие-то рабочие моменты и порой приходим к долгожданному решению. То есть в нашем случае врач — это не профессия, это — призвание, образ жизни.
— Сергей Игоревич, как Вы пришли в профессию врача и почему Ваш выбор пал именно на офтальмологию?
— Практически все свое детство я провел в больнице, у папы на работе. Мой отец — замечательный сосудистый хирург, доктор медицинских наук, профессор. В молодом возрасте он возглавил отделение и стал заместителем главного врача по хирургии в московской городской клинической больнице № 15. Конечно, я хотел стать хирургом, как папа. Я не носился с ребятами во дворе, зато носился по больничным палатам, санитарил, а в качестве вознаграждения мне иногда разрешали присутствовать на операциях. Естественно, после такой подготовки мне не оставалось иного выбора, кроме медицинского института. После поступления во 2-й МОЛГМИ им. Н.И. Пирогова в свободное от учебы время работал в больнице, прошел путь от санитара, медбрата до врача. Работал в отделении хирургии и общей реанимации, в качестве медбрата участвовал в операциях общехирургического направления. Мне очень нравилась сосудистая хирургия, многочасовые операции, сшивание мельчайших сосудов, и к последнему курсу института выбор медицинской специальности был практически сделан. Но случилось так, что заведующим витреоретинальным отделом офтальмологического отделения больницы был назначен Александр Герасимович Югай. Было закуплено новейшее оборудование, выделена отдельная операционная. Познакомившись с Александром Герасимовичем, я стал часто появляться в операционной и буквально влюбился в офтальмологию, в совершенную аппаратуру; мне безоговорочно нравились чистые, красивые операции, спасавшие людям зрение, восторженная реакция прозревших пациентов. А когда А.Г. Югай предложил мне стать его учеником, сомнений по поводу дальнейшей специализации у меня не осталось: после института я пошел в ординатуру по офтальмологии, в отдел к Александру Герасимовичу Югаю. Заведующей офтальмологическим отделением была Алла Ивановна Олейник, главным консультантом по витреоретинальной патологии — Елена Олимпиевна Саксонова. Не могу не вспомнить Надежду Валентиновну Гурьеву, с которой мы впервые в России стали применять дренажи Ahmed в лечении глаукомы. Эти глубокоуважаемые люди стали моими главными учителями в офтальмологии.
Чтобы приучить свои руки к работе с микроскопом, мы с товарищем, тоже ординатором, ездили на рынок, за небольшие деньги нам разрешали покупать свиные глаза, и по ночам, когда операционные были свободны, развивали хирургическую технику.
Достаточно рано, учитывая мое рвение и энтузиазм, Алла Ивановна Олейник стала назначать меня ответственным офтальмологом по больнице во время дежурств. Мне приходилось заниматься травмами, пациентами по скорой помощи и т.д.
Еще до моей учебы в ординатуре в нашем отделении проводилась большая работа, имеющая целью доказать, что беременным женщинам с высокой миопией и дистрофиями на периферии сетчатки можно проводить родоразрешение естественным путем. Раньше считалось, что в таких случаях единственно возможным методом было кесарево сечение. Мы показали, что профилактическая лазеркоагуляция сетчатки у пациенток с дистрофией обеспечивала возможность женщинам рожать естественным путем. Проводилась большая работа по внедрению и применению anti-VEGF препаратов. Одни из первых проводили оптическую когерентную томографию сетчатки. Одни из первых стали применять торические и мультифокальные интраокулярные линзы.
— Насколько я понимаю, Вы начинали с витреоретинальной хирургии?
— Как ни странно, свой путь в офтальмологии я начал с сетчатки, затем перешел на катарактальную хирургию, глаукому и рефракционные операции. Рефракционная хирургия в государственных клиниках была явлением редким, а в городской клинической больнице № 15, где я работал, ее не было вовсе, но я некоторое время подрабатывал в оптике, занимался подбором очков и контактных линз. Тогда же начинал осваивать рефракцию.
Через несколько лет после окончания ординатуры я познакомился с Вячеславом Владимировичем Куренковым, стоявшим у истоков эксимерлазерной хирургии, и он предложил мне работу в его клинике. Так состоялось мое первое знакомство с частной медициной, а Вячеслав Владимирович стал моим наставником в эксимерлазерном направлении. Несмотря на солидную разницу в возрасте, мы стали хорошими друзьями и единомышленниками, прекрасно сотрудничаем.
— В каком году Вы пришли на работу в клинику «К+31»?
— В 2011 году. В то время здание представляло собой голые, серые стены. Потребовался год на то, чтобы сделать ремонт, провести коммуникации, завести оборудование и принять, наконец, первого пациента. Здесь мне удалось воплотить свою главную концепцию: разделение диагностического и хирургического блоков и оснащение их самой передовой техникой. Сочетание технологических возможностей многопрофильного лечебного учреждения с прекрасным оборудованием нашей офтальмологической клиники дает прекрасные результаты в диагностике и лечении.
— Не могли бы Вы сказать несколько слов о тех людях, благодаря которым стало возможным создание клиники «К+31»?
— «К+31» входит в медицинский холдинг «МедИнвестГруп». Нашему инвестору мы обязаны приобретением новейшего диагностического и хирургического оборудования для клиники и, в частности, лазера Schwind Amaris.
Не могу не упомянуть главного врача клиники «К+31» Бориса Тамазовича Чурадзе. Он был первым человеком, с кем я познакомился, когда устраивался на работу. Борис Тамазович поинтересовался, как мне представляется работа офтальмологического центра, и наши взгляды полностью совпали. Главный врач поверил в меня и оказывал всяческое содействие при создании клиники. И сегодня он идет навстречу в решении любых вопросов, связанных с работой офтальмологической клиники.
Еще в 2010 году с группой врачей я был в Швейцарии, где мы перенимали опыт организации и функционирования частного лечебного учреждения. По результатам поездки я подготовил подробный отчет, который и лег в основу создания нового офтальмологического центра.
— Сергей Игоревич, в офтальмологическом мире Вы известны как опытный хирург. Многие коллеги знают, что Вы прекрасно поете. Чем, помимо офтальмологии, Вы еще увлекаетесь?
— С пяти лет родители отправили меня в музыкальную школу по классу скрипки, при этом я занимался с удовольствием, без малейшего нажима со стороны папы или мамы. Играл в детском симфоническом оркестре имени Д.Д. Шостаковича, «доигрался» до 1-й скрипки. В переходном возрасте увлекся гитарой, тем более после скрипки освоить любой струнный инструмент не представляло особой сложности. Я записался в «Рок-лицей», облачился в кожу, отрастил волосы ниже плеч, стал настоящим рокером.
— Что Вы играли?
— Рок, конечно. Led Zeppelin, AC/DC, Deep Purple, Aerosmith — мои кумиры, и мы исполняли многие их вещи. В школе у нас был свой ансамбль, играли на вечерах, затем меня пригласили в профессиональную группу. Но на 2-м курсе института нужно было выбирать: либо продолжаю играть, ездить с гастролями, либо занимаюсь медициной. Я выбрал второй вариант в немалой степени благодаря другу семьи, музыканту Александру Маршалу. Для меня он — дядя Саша. И дядя Саша сказал: «Не занимайся ерундой, музыка — это нестабильно и непостоянно. Пусть музыка будет твоим увлечением, но твой путь — медицина». Однако музыкой я продолжаю заниматься: у меня дома стоят барабаны, бас-гитары и электрогитары, и время от времени я вспоминаю любимые мелодии и при любом удобном случае для друзей или на конференциях могу сыграть и спеть что-то в свое удовольствие.
Меня часто спрашивают, как я все успевал? Успевал как-то. Наверное, потому что мало спал и совсем не лоботрясничал. Я был все время чем-то увлечен. Очевидно, сказывается воспитание моих родителей и позже влияние прекрасных учителей.
— Музыкальные пальцы помогают в хирургических манипуляциях?
— Да, абсолютно точно помогают. Хорошая микромоторика в значительной степени является следствием владения музыкальными инструментами.
— Вы думаете о докторской диссертации?
— Конечно, думаю. Тем очень много, но я установил для себя высокую научную планку и должен найти действительно стоящее направление исследований.
— О чем была Ваша кандидатская диссертация?
— В своей диссертационной работе я доказал, что даже совсем незначительный миопический астигматизм влияет на реакцию людей, занятых «зрительно-напряженным» трудом: авиадиспетчеры, водители, машинисты — т.е. специалистов, которые в силу своей профессии должны быстро реагировать на меняющуюся ситуацию. Мы доказали, что скорость реакции человека даже с небольшим, физиологическим, астигматизмом, -0,75, -1,0, ниже, чем у полностью здоровых людей, и таким людям можно делать лазерную коррекцию зрения, после чего скорость принятия решения повышается.
— Какими Вы видите перспективы развития клиники?
— Естественно, мы не можем останавливаться. Мои врачи и я постоянно принимаем участие во всех крупных научно-практических конференциях как в стране, так и за рубежом, выступаем с докладами, берем на вооружение самые новейшие технологии.
— Благодарю Вас за интересную беседу!
Интервью подготовил Сергей Тумар
Фото из личного архива С.И. Абрамова
ПОЛЕ ЗРЕНИЯ №1/2019
Страницы: 1 2