Наш «центр управления полётом», где происходит приём смены, по утрам напоминает пчелиный улей. Больные в это время обычно ещё спят, и даже те, которые колобродили всю ночь, наконец угомонились. Все остальные службы тоже в режиме сдачи смены, так что у нас наступает краткое затишье перед бурей.
К тому же обе смены в хорошем настроении: ночная в эйфории, что все благополучно дотянули до утра и вот-вот пойдут домой, а мы ещё не поникли под бременем дневных забот и лихорадочно общаемся и перекидываемся шутками. Вот вам пример такой полифонии:
– Привет! О, опять перекрасилась! А неплохо...
– Нет, вы чё, шутите?! Опять мне 272-го дали?! Он меня ещё в прошлый раз убить хотел!
– Доброе утро! Дженни, ты сегодня в начальниках? Это хорошо!
– Кто спёр мою красную ручку?! Я спрашиваю, кто... а, вот она!
– И кто это у нас такой загорелый и отдохнувший? Вот и получай 249-ю на новеньких.
– Господи, она всё ещё здесь? Хочу обратно на Гавайи! Кстати, вот шоколад, налетайте.
– А где я? Почему моего имени нет в расписании? Я что, опять в свой выходной на работу припёрся?!
– Спенсер что, заболел сегодня? Надо меньше пить!
– Эй, ночная смена, кофе нам оставили? А то вы вечно сварите в полседьмого, а к семи сами и выхлебаете.
– Да не орите вы так, разбудите моего психа в 266-й! Сами потом его вяжите по рукам и ногам!
На каждого больного, кроме толстенной пудовой карты, у нас заведён раскладной лист из толстого картона, и все назначения, диагнозы и процедуры записываются на него по мере поступления в стандартном формате. То, что меняется – карандашом, чтобы легко можно было стереть. Важная информация – например, результаты исследования – красной ручкой. Называются эти картонки кардексами.
В кардексе есть всё: на что у больного аллергия, сколько человек требуется, чтобы поднять больного с кровати и усадить в кресло, сколько раз в день и когда брать у него кровь на сахар, кто его может навещать, есть ли у него пролежни, какие процедуры и исследования запланированы на сегодня и так далее. Так что беглый обзор кардексов даёт неплохое представление о том, «что день грядущий мне готовит»4. Вот их-то за десять минут и следует изучить, чтобы быть готовым к принятию смены. Затем следует доверительная беседа с медсестрой, которая сдаёт тебе смену, и получение ценнейшей информации, которой нет ни в каком документе. Например, если миссис Барнаби примется искать свою красную сумку, то надо её успокоить и сказать, что она отдала эту сумку своей сестре (а то я бы искала эту сумку до второго пришествия!) Или что мистер Рэйли глух на правое ухо и слеп на левый глаз, так что надо устраивать целый мерлезонский балет, чтобы ему что-то объяснить.
Самое главное отличие дневной смены состоит в том, что роскошь человеческого общения обрушивается на тебя с невероятной силой. Все время трезвонит твой мобильный телефон: звонят из лаборатории, из аптеки, физиотерапевты, врачи с новыми назначениями, члены семьи... Первые две недели я думала, что меня прямо с работы отвезут в сумасшедший дом, но потом привыкла.
Труднее было привыкнуть к тому, что у каждого больного иногда по три-четыре врача разных специальностей, причём каждый норовит что-нибудь назначить и сделать запись в карте совершенно нечитабельным почерком. Ночью у нас было просто – один дежурный врач на всякий пожарный, и главное – всеми силами дотянуть до утра. А днём совсем другое дело – звонишь врачам за любым пустяком (это мне так кажется со своей ночной колокольни), и они не только не возмущаются, а живо откликаются и даже приходят на зов. А то ещё и нас спрашивают, не надо ли чего назначить. Я сначала очень удивлялась, потом привыкла, а теперь совсем обнаглела и поджидаю врачей со списком пожеланий.
Еще, что поражает при работе днём – невероятный темп и лихорадочная оборачиваемость койко-мест (звучит очень архаично, но, по-моему, есть или, вернее, было такое слово в административно-медицинском языке). Вот приняла я утром группу из трёх человек. Одного выписали домой, другого перевели в терапевтическое отделение – значит, пошёл на поправку. Не успела я перевести дух, как мне дают нового больного из приёмного отделения, а через часок – переводят ещё одного из реанимации. Вот и получается, что за день у меня на руках побывало пять больных. А ведь каждого надо осмотреть, ощупать, распросить, успеть всё занести в компютер, выдать лекарства, уколоть, успокоить, насмешить...
Утром придёшь – оказывается, что ночью больной, переведённый из реанимации, снова отправился туда же, а на его место поступил старичок из ортопедии с острым послеоперационным психозом. Если днём он опомнится, то его, скорее всего, отправят обратно в ортопедию, а на его место положат какого-нибудь удальца со стреляной раной. Так вот у нас в отделении и получается бесконечный круговорот больных.
Огромное преимущество дневной смены – это то, что там один в поле не воин. Ночью на всё отделение нам полагался один санитар, поэтому мы почти всё делали сами. А днём совсем другое дело – на восемь больных один санитар. Он или она их умывает, бреет, чистит зубы, меняет постельное бельё, кормит, если сами не могут, доводит до туалета или подкладывает судно. Всё это без моего участия, представляете? Я сначала по ночной привычке рвалась больных сама таскать в туалет, а потом смотрю – санитары появляются, как Сивки-Бурки, не успеет больной нажать кнопку вызова. Так что я расслабилась и занялась своим прямым делом – проверкой назначений и выдачей лекарств.
После утренних водных процедур и завтрака больных посещают тренеры. Это для медсестры самое приятное время, потому что они принимают наших больных с рук на руки и дают нам перевести дух. С некоторыми особо тяжёлыми занимаются в кровати, с другими ходят по коридору, а некоторых вывозят на солнышко в кресле-каталке. Если больному приспичит в туалет, они же его и отведут – красота. Давление померяют, всё занесут в компьютер, потом нам отчитаются, да ещё, если надо, сами врачу позвонят – ну просто чудеса.
Потом косяком идут волонтёры. Я о них писала раньше, но повторюсь, что это пенсионеры, совершенно бесплатно работающие в нашей больнице. Они разносят газеты и книги, заполняют с больными меню на следующий день и просто беседуют с теми, кто идёт на контакт. Одновременно с волонтёрами приходят люди из пасторского отдела, которые вежливо скребутся в двери и спрашивают, не желает ли пациент, чтобы с ним помолились. В случае согласия они читают «Отче наш», что годится для всех христианских вероисповеданий. Если я оказываюсь в палате в этот момент, то присоединяюсь и тирлимбомбомкаю, как Пятачок, по-русски.
Самое же тяжёлое в дневной смене – это тесное и непрерывное общение с семьёй пациента. Бывает, что все три семьи одновременно налетают на тебя с требованиями, жалобами и замечаниями, так что хочется забиться в тёмный угол и тихо замычать. Может быть, их требования и вполне обоснованны, но все сразу... Приходится объяснять что «вас много, а я одна» и летать по кругу, принося одному дополнительное одеяло, другому – капли от насморка, третьему – стакан сока, а потом по второму и по третьему заходу, и так целый день. К тому же и больной, и члены его семьи находятся в стрессовой ситуации со множеством неизвестных, когда очень тянет начать искать виновного – а медсестра всегда под боком. В общем, всякое бывает.
Поэтому, если ночью мы работали чаще всего три ночи подряд, а потом четыре отдыхали, то три дня подряд почти никто не выдерживает. Поэтому мы работаем обычно два дня, потом два дня выходных, и ещё один рабочий – всего 36 часов в неделю. Можно работать больше, но мало кто хочет. Денег и так хватает, а если надо подработать, например, на мебель или на отпуск, то пожалуйста – сверхурочная работа всегда есть. Молодёжь, которая копит на дом и полна сил и надежд, соблазняется, а я – «старый и больной», как Паниковский – в ночь перед своим выходным отключаю телефон (а то могут позвонить в полшестого и пригласить на работу) и сплю сном праведника. Как совершенно справедливо говорила моя бабушка, «всех денег не заработаешь».
1http://www.imdb.com/title/tt0032138/quotes. Перевод мой – Е.Ф.
2А.С. Грибоедов. Горе от ума.
3И. Ильф, Е. Петров. Золотой телёнок.
4А.С. Пушкин. Евгений Онегин.
Страницы: 1 2